выражался, «извергами рода человеческого».

Когда Ирина отдыхала и ждала няню с отцом, в комнату вдруг вошел капитан Крылов. Необыкновенно взволнованное лицо брата заставило Ирину подумать о том, о чем думал и чем жил в эти тревожные дни весь город.

— Что, оставляете Крым? Бежите? — насмешливо спросила Ирина, кутаясь в шаль.

Лицо брата почернело. Он прикусил задрожавшие губы, хотел что-то сказать, но красивые глаза его наполнились слезами.

— Прошу тебя, оставь ты нас в покое, уезжай один, — сказала Ирина, вставая с дивана. — Будь что будет, но я с отцом никуда отсюда не уеду. Не уеду я со своей русской земли…

— Ирина! Погоди! — со стоном вырвалось у брата.

Он бросился к ней, приник лицом к ее плечу и зарыдал.

— Сестра, — еле промолвил капитан, — я…

— Подожди, — перебила его Ирина. — Оставайся. Я сама на колени встану, буду умолять, чтобы тебя простили. Они разберутся… Ты честный строевой офицер, ты не палач, не контрразведчик, не каратель. У тебя руки чистые… ты их еще не запачкал в человеческой крови. Ты будешь отвечать только как солдат… Брось это белогвардейское оружие и иди служить народу!

— Сестра, — с трудом проговорил капитан, — я не об этом.

— Что? Что случилось? Говори! — воскликнула Ирина.

Брат растерянно подошел к креслу, повалился в него и зарыдал. Ирина взглянула на брата молящими глазами.

— Ну что? С кем?

— С отцом…

— Что с ним?

— Я нашел отца на улице мертвым, — уже прямо и как-то спокойно произнес брат, — Говорят, его заколол какой-то казачий офицер. Отец назвал офицера душегубцем, кричал ему: «Вы палач! Убийца моего сына!»

Ирина побледнела, глухо вскрикнула, бросилась к двери, но ноги ее подкосились, и она упала…

2

После похорон отца Ирина долго не находила себе места. Она не могла ни на минуту забыть о его смерти. С няней они уходили на кладбище и там просиживали часами в горестном молчании. Она не только возненавидела белых и все их презренное общество, но и стала подумывать о мести за гибель своих родных и самых близких ей людей.

Ирина теперь осталась совершенно одинокой. Брату она заявила, что, пока он будет находиться в стане белогвардейцев, которые лишили ее матери, отца и брата Олега, она не желает видеть его.

Потом Ирина стала редко выходить в город и все вечера проводила дома, за чтением книг. Она заметно осунулась, но нежность и красота ее не увядали. Страдания сделали ее лицо строже, и вся она, казалось, стала еще обаятельнее…

Когда Красная Армия отбила у белых Перекоп и началось паническое бегство богачей из Крыма, к Ирине пришел взволнованный Месаксуди.

— Ирина Васильевна, надо немедленно уезжать отсюда. Красные вступают в Крым! — с несвойственной ему торопливостью и нервозностью говорил он. — Мой пароход к вашим услугам. Уедем в Турцию… Грецию и там переждем, пока не уничтожат всех этих головорезов.

Ирина спокойно и холодно ответила:

— Нет, Петр Константинович, я никуда не поеду, я никогда не оставлю эту землю, где я родилась и в которой покоятся мои родители и брат.

Месаксуди с изумлением посмотрел па Ирину, помолчал и затем поспешно откланялся.

— Иринушка! — робко позвала няня, опуская вязанье на колени и роняя спицы. — Иринушка, — повторила она, — стало быть, уже господа убегают? Что же будет? — торопливо спрашивала она, не отрывая от Ирины своих маленьких испуганных глаз. — Милая, голубушка моя, я боюсь… Не опасно ли тебе оставаться здесь? Как же нам-то быть?

Ирина спокойно ответила:

— А почему мне опасно? Кого же я должна бояться?

— Смотри сама, голубка, смотри, милая, — проговорила старушка, переводя дыхание. Затем подняла с пола спицы и, сжимая их в своих кривых подагрических пальцах, проницательно, строго посмотрела на Ирину и добавила: — Не знаю… мне что-то боязно за тебя, Иринушка, ума не соберу: как тебе лучше поступить?

Ирина подсела к няне.

— Успокойся, Маланьюшка, ничего с нами не будет. Ты же сама говорила, что не пустишь меня отсюда никуда, а теперь боишься…

— Что-то страшно стало… Брат-то у тебя белый офицер…

— Но я же… я никому ничего плохого не сделала. Нет, Маланьюшка, я никуда не поеду. Завет Олега будет теперь моим заветом. Уходить от народа нельзя, а кто от него уйдет, тот сгинет, как ветка, отломленная от живого дерева. Нет, я не поеду никуда! — твердо сказала Ирина. — Вот мой папа, — продолжала она, — сделал страшную ошибку… Его толкнули на этот шаг злые люди, испугавшиеся революции. Тут и наша вина. Я не буду повторять того, что сделал отец. Я не буду… — Она заплакала. Слезы крупными каплями потекли по ее побледневшему лицу.

Она почему-то вспомнила Коврова, его простое, доброе лицо с карими, строго глядевшими из-под широких черных бровей, умными глазами. Вспомнился Ирине разговор, когда Ковров лежал в маленькой отцовской лечебнице с распоротой ржавыми гвоздями грудью. Она не забыла его простых слов, от которых веяло какой-то новой, глубокой справедливостью…

3

В эти тревожные дни в Керчь приехала самая близкая когда-то подруга Ирины — Клава Хрусталева. Приезд Клавы облегчил тяжелое состояние Ирины. Хрусталева приехала со своим мужем, адъютантом полковника Коняева, и, узнав о семейном несчастье Ирины, почти каждый день приходила к ней, стараясь рассеять, отвлечь от горя. Просиживая часами, они вспоминали свою прошлую, петроградскую жизнь и строили планы о возвращении на родину. Подруги твердо решили, что только их родной Петроград даст им покой.

О чем только не говорили женщины в эти тревожные дни. Хрусталева рассказала Ирине о делах, творившихся в Верховной ставке белого командования. Она говорила, что происходит разлад между высшим офицерством; что многие генералы стремятся стать во главе белой власти. Хрусталева рассказывала, как иностранцы подбираются к богатствам России. По ее мнению, это происходит оттого, что в ставке Верховного командования полностью орудуют англичане, французы, американцы, что, по существу, они хозяева всего положения, что эти иностранные грабители водят Деникина на цепи, как цыгане медведя, и заставляют его плясать под их дудку.

— Россия уже навсегда потеряла Кавказ, Крым, часть Украины и Севера. Говорят, что уже все это официально отдано иностранцам и они стали хозяевами этих территорий. Они, милая моя, эти бессовестные иностранцы, замахиваются прибрать к своим рукам и всю Россию.

— Что ж, они так пришли помочь бедному русскому народу? Благодетели! — усмехнулась Ирина и опустила голову. Снова ей вспомнился Ковров со своим ясным взором и простыми правдивыми словами, запавшими ей в душу.

— Иностранцы всегда обманывали Россию, — сказала Хрусталева.

— А теперь решили полностью захватить ее, — отозвалась Ирина.

— Мне, Ирунька, теперь все равно,