напористое движение, что он забыл об опасности и встрепенулся лишь после того, как противник прорезал деревню и молниеносно пересек территорию каменоломен.

— Почему же мы лежим? Ведь мы останемся отрезанными, — раздался чей-то голос около Петьки.

В этот миг перед засевшей ротой выросла и остановилась коляска, замаскированная ветками. Из нее вышел, припадая на костыль, комиссар отряда Ковров.

Бойцы затаили дыхание и радостно следили за ним.

Ковров молча двинулся вдоль линии приподнимающихся бойцов. Он остановился недалеко от Петьки, взмахнул кулаком, как бы толкая противника, и воскликнул:

— Товарищи! Друзья! Вы видите, эти иностранные мерзавцы бьют наших! Отомстим им за убитых женщин, стариков и детей! В бой, товарищи! За власть Советов!

И отряд стремительно кинулся наперерез вражьей пехоте…

3

Рота пробиралась по петляющим обрывам и следила за вражескими рядами, которые были уже близко. Петьку вдруг охватило спокойствие, а мгновениями ему даже было весело. Голос ротного командира Удедова поторапливал:

— Вперед, товарищи, вперед!

Над головой Петьки что-то треснуло, воздух раз за разом рассекал отвратительный, режущий свист.

— Ложись!

Цепи падали и ползли, ища в старых окопных ямках за камнями и канавками укрытия от пулеметного огня.

Вскоре пулеметы смолкли. Петька подумал: «Это значит — наши позади сделали вылазку, зашли в обход и заткнули им глотку».

Белые сбили с позиций соседнюю роту партизан и погнали ее в сторону от деревни.

Конный резервный небольшой отряд партизан, стоявший за горкой, должен был выручить роту, и когда белые приблизились, кавалеристы с гиком обрушились на них сбоку.

Командир роты Удедов подал команду:

— Бей на чем свет стоит! Ура-а-а! В атаку!

Петька бежал с винтовкой наперевес, и ему казалось, что неведомая сила несет его по воздуху. Густые смешавшиеся цепи врага были уже рядом. В них полетели гранаты.

— Ура-а-а! Ура-а-а-а!

Белые, видя, что попали в ловушку, дрогнули и попятились.

— А, сдрейфили? — крикнул Петька, бросая гранату. — За революцию! За Советы! Ура-а-а!

Первая брошенная им граната убила усатого огромного татарина, вторая ранила двух солдат. И вдруг он увидел — два старых ингуша в черных лохматых шапках, в черных бекешах бросились на ротного командира. Петька закричал, сделал дикий прыжок и подлетел к Удедову. Штык туго вошел в бок ингуша. Глаза Петьки скользнули по другому, высокому молодому татарину. Он кинулся на него, но тот бросил винтовку, высоко поднял руки и испуганно залепетал:

— Рус… Красная! Плен моя!

— А, испугался?.. — Петька выругался и не знал, что делать — колоть или брать в плен.

Выручил его Хмелев:

— Давай его сюда.

Сдав пленного, Петька погнался за убегавшими татарами. Он прыгал через трупы, как через кочки, и увидел пошатывающегося Колдобу. Тот был без шапки, с всклокоченными волосами, задыхался и радостно подбадривал бойцов:

— Так их, не давай пощады! Вот так, молодец парень, потроши их!.. Пусть помнят партизанскую руку. Шумный, о тебе доложу…

Колдобе будто не хватило воздуха, он заметался и упал в траву.

— Товарищ Колдоба, ты ранен? Где? Куда? — испуганно бормотал Петька.

Колдоба порывался ответить, но застонал и закрыл глаза.

— Его контузило! — крикнул подбежавший Мышкин.

Несколько партизан подняли и быстро понесли командира. Он открыл глаза уже на носилках, через плечо смотрел на Петьку, который то скрывался за товарищами, то выплывал из-за них и все удалялся, удалялся.

Колдоба, не отрывая от Петьки своих уже сильно помутневших глаз, говорил:

— Люди!.. Русский народ!.. Кто может тебя сломить?.. Бейте, громите врагов революции!..

Татары и ингуши разрозненными группами бежали в сторону деревни Аджимушкай. Офицеры остервенело ругались, пытались остановить их, но тщетно.

Петька издали видел, как высокий офицер, размахивая саблей, кричал:

— Эй, бараны! Стойте! Не позорьте оружия! Стойте! Черти!

Офицер бросился на одного из солдат, схватил за мундир, но толпа закружила его.

Петька увидел рядом с собой взводного Хмелева и указал ему на свирепого офицера:

— Возьмем его живьем.

— Давай.

Они побежали за офицером.

— Сдавайся! — закричал Хмелев.

Офицер обернулся. Петька сзади обхватил офицера руками за шею и повис на нем.

К вечеру бой затих. Отряд отошел на прежние позиции. Шумный вел пленного ротмистра. На Петьку он посматривал злобно и не проронил ни слова, — очевидно, не хотел разговаривать с юнцом, ронять свое достоинство. По выражению его лица можно было догадаться, что ему обидно: его ведет один человек и притом мальчишка…

— Кто ваш командир?

— А тебе зачем знать?

Ротмистр выпрямился, остановил на Петьке глаза и, выпячивая грудь, отрывисто бросил:

— Я с тобой не пойду… Я — офицер…

— У нас без шику! — прервал его Петька. — Я доставлю куда надо. Подумаешь, цаца какая! Шагай, шагай, подлюга!

Впереди карьера из-за обрыва вынырнули два человека. Петька узнал в них Ивана Дурнагая и его дружка Собачкина. Они оба прихрамывали.

— Вы куда, ребята?

— Да вот отряд свой ищем, — притворно горестно сказал Дурнагай.

— Как же это?

— Ну прямо вот наказанье какое-то: до крови пятку растер, сапоги дурацкие ссохлись…

— Да вы в бою были? — затревожился Петька.

— Да я же, понимаешь, и толкую тебе про штуковину, какая случилась…

— Прямо сердце кровью обливается, — вмешался Семка, — там бой, огонь… а мы отстали.

— А это кто? Офицерюга? — оживился Дурнагай. — Живьем взял? Дай я его, гадину, прикокну. — Он, как оглашенный, крикнул: — Именем революционного закона! — и направил на пленника штык.

— Стой! Не смей! — остановил его Петька и заслонил собой офицера. — Тут и без вас укиснет квас.

— И-и-и, да чего же его жалеть? А то давай мы его на кулаках доставим в штаб, — подмигнул Дурнагай своему дружку Собачкину и шагнул к офицеру.

— Стой! Стой! — пригрозил Петька. — Орлы, нечего сказать…

Уводя от них пленного, Петька говорил про себя: «Вот, негодяи, отстали, увильнули от боя… Вояки!..»

Солнце погружалось за далекие горы. Тишина вечера спускалась на изрытую и еще дымящуюся землю, усеянную телами убитых, оружием, скатанными английскими шинелями, флягами и фуражками…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда Шумный с пленным офицером подошел к центральному входу каменоломен, там толпился народ. Сюда сводили раненых партизан, сносили убитых и складывали под обрыв.

— Эва, гляди, какого Штрауса ведет паренек! Не англичанин ли это? — выкрикнул какой-то партизан, рванувшись навстречу Шумному.

— И правда, как страус! А штаны, галифе-то какое, будто мешки раздулись! А как он там, не натряс от испуга в эту галифу? Что-то отвисают они!

Ротмистр молчал, свирепо поглядывая из-под козырька английской фуражки.

— А видно, сволочь отменная, ишь какие молнии пускает исподлобья!

Один солдатик, перебежчик от белых, в английском мундире, с перевязанной рукой, подбежал к Петьке и спросил:

— Как же ты такого