Павел не стал задавать больше никаких вопросов, послушнопоехал домой, в проезд Черепановых, где в одной из старых панельныхдевятиэтажек была его квартира. Он чутко прислушивался к себе и понял, чтообрадовался сигналу Минаева и вызову в Москву. Все опять становилось какпрежде: у него появился руководитель, который будет отдавать приказания иставить перед ним задачи, а его, Сауляка, дело – эти задачи выполнять как можнолучше. Минаев и раньше, сразу по возвращении Павла из колонии, пытался взятьнад ним руководство, но тогда ситуация была немного другая. Тогда у Павла быласобственная задача, которую он считал необходимым выполнить во что бы то нистало, поэтому он и корчил из себя строптивого и неуступчивого, не признающегоничьего верховенства. На самом деле то время, которое прошло после выполнениязадания Минаева и ликвидации убийц Булатникова, далось Павлу ох как тяжело. Онпривык подчиняться. Он привык, что за него все решают. Над ним и рядом с нимвсегда был стратег, который определял задачи на перспективу, а Павел должен былэти задачи наилучшим образом выполнить, что он и делал всю свою сознательную жизнь,начиная от безусловного и беспрекословного подчинения отцу и до выполнениятребований режима в колонии. И только эти последние недели… Сауляк не склоненбыл идеализировать сам себя и теперь отчетливо понимал, что строить свою жизньсамостоятельно он не может. Ему нужен начальник, руководитель. Ему нуженхозяин. И он будет служить ему как верный пес. Черт с ним, пусть это будет дажеМинаев. Нужно только закончить то дело, которое он начал, уже немного осталось,а потом можно переходить в полное подчинение Антону Андреевичу. И все опятьстанет четко и понятно, как было раньше. В пустой квартире в проездеЧерепановых не было даже хлеба: уезжая отсюда, он еще сам не знал, когдавернется, поэтому старательно выбросил все, что может испортиться илизаплесневеть, вымыл и отключил холодильник. По дороге из аэропорта Павелкое-что прикупил, чтобы перебиться пару дней, а там видно будет. Все равнопослезавтра ему придется ехать к Минаеву, а оттуда – как знать! – кудаеще? Может быть, на другую квартиру, записанную на имя Кустова, а может быть, исовсем в другое место. Все зависит от того, что такое тут стряслось, из-за чегоМинаев так срочно вызвал его в Москву.

Придя домой, Павел первым делом принял ванну, потом постелилна диван чистое белье и лег в постель. Почти все время он чувствовал огромнуюслабость и непроходящую потребность прилечь. Он знал, что это не связано скаким-либо заболеванием, здоровье у него было отменное, если не считатьхолецистита, который периодически давал очень неприятные обострения. Сауляк былневероятно вынослив, мог подолгу ходить и бегать, мог сутками обходиться безеды и сна. Но применение гипноза забирало у него все силы. Природа поскупилась,одаривая его способностями к воздействию на людей, и достижение дажеслабенького результата требовало от него невероятного напряжения, после чегоПавел чувствовал себя совсем больным.

Лежа в постели, он обводил глазами комнату и радовался, чтосумел сохранить собранную родителями библиотеку. Это сейчас можно купить любуюкнижку, даже самую модную, без всяких проблем. А тогда, тридцать-сорок летназад, хорошие книги и подписные издания доставались далеко не каждому. В тегоды, которые семья провела за границей, им каждый месяц через посольствопередавали тоненькую книжечку – несколько скрепленных вместе листочков белойглянцевой бумаги, на которых были отпечатаны названия и цены новых книг,вышедших в разных советских издательствах. Это называлось «Белый список». Отецручкой отмечал интересующие его издания и возвращал книжечку в Россию. За годыслужбы в Венгрии и Чехословакии он собрал по «Белому списку» огромнуюбиблиотеку. Перед тем как спрятаться в колонию, Павел позаботился о том, чтобыбиблиотека осталась в надежных руках. Он оформил опеку над знакомым старикомбиблиофилом, забрал его из коммунальной квартиры, битком забитой беженцами илимитчиками, и прописал к себе. Он знал, что оставляет квартиру и книги подхорошим присмотром. И молился только о том, чтобы старик за эти два года неумер. Старик, спасибо ему, дожил до освобождения Павла, и генерал Минаев, покаСауляк приходил в себя на его даче, быстро все устроил. Павла прописали обратнов эту квартиру – поскольку опека была оформлена по всем правилам и на егоиждивении находился старик, Сауляку, хоть и судимому, легко разрешилимосковскую прописку. Антон Андреевич позаботился о жилье для старика, и стараяквартира в проезде Черепановых снова стала безраздельно принадлежать Павлу.

Он собрался было уже откинуть одеяло, чтобы встать и взятькакую-нибудь книгу, но передумал. Слишком их много, хороших книг, чтениекоторых приносит успокоение и забвение. Не время сейчас. Сперва он разберется стой проблемой, которая внезапно возникла у Минаева. Потом доведет до концаначатое дело. Потом все войдет в привычную колею, Антон Андреевич, встав наместо Булатникова, будет давать ему задания, а он будет их выполнять, поручаяотдельные звенья комбинации Ларкину, Гарику или Карлу. Риты нет больше. Жаль.Кто же ее убил? И почему?

Павел машинально полез в карман куртки за блокнотом, где унего был записан телефон Анастасии. Может быть, убийца Риты уже найден? Ах да,Минаев не велел пользоваться телефоном. Ладно, можно подождать. Какая-тостранная полоса началась в его жизни. Все приходится откладывать на потом.Позвонить насчет Риты – потом. Читать любимые книги – потом. И жить, наверное,тоже потом.

И когда же оно наступит, это расплывчатое «потом»?

* * *

Ко второй встрече Михаила Давидовича Ларкина с торговцемсосисками Виталием Князевым оперативники готовились так, как в свое время всястрана готовилась к юбилею Октября. Встреча состоялась, длилась она три споловиной часа и проходила в Графском переулке, в квартире Ларкина. Через двачаса после встречи на стол полковника Гордеева легли две кассеты – видео– имагнитофонная. Технику для записи собирали с миру по нитке, а за «люльку»строителей, при помощи которой всю эту технику «присобачивали», пришлось простоплатить наличными, выскребая из карманов десятитысячные купюры.

На экране видеоплейера Ларкин вполне мирно беседовал сКнязевым. Правда, беседа была какой-то однобокой – говорил в основном Ларкин, аКнязев лишь изредка подавал короткие реплики. Зато наблюдать за самим Князевымбыло очень интересно. У него была довольно живая мимика, в начале беседы с лицане сходила дурашливая ухмылка, он то и дело хихикал, строил Ларкину рожи иподмигивал. И вообще производил впечатление полного придурка. Постепеннодурашливость исчезла, лицо разгладилось, Князев больше не хихикал и некривлялся. Он сидел в кресле напротив Ларкина, расслабленно положив руки наподлокотники, полуприкрыв глаза и мерно кивая в такт словам Михаила Давидовича.Потом Князев медленно встал и лег на диван, вытянувшись на спине. Со стороныказалось, что он спит, но он периодически поднимал то одну, то другую руку иделал какие-то непонятные жесты, после чего Ларкин одобрительно кивал, и Князевопускал руку. И так на трех кассетах.

Потом поставили видеозапись сначала и включили магнитофон,стараясь хотя бы приблизительно совместить звук и изображение. Полчаса шелразговор ни о чем. На экране Князев ухмылялся и подмигивал, а из магнитофонадоносились фразы типа: