Пожалуй, и в самом деле она была опасна, как гремучая змея.Ничего похожего на скромную канцелярскую мышку, какой показалась сначала.

Но тревоги в душе не было. Потому что у нее не было улик.Потому что все ее мастерство и нюх легавой были бессильны против шантарскогоРобин Гуда, не оставлявшего следов и улик. Она была совершенно права –идеальных преступлений нет, но есть – нераскрываемые…

Он достал из верхнего ящика детектор и старательно прошелсяс ним по комнате, исследуя кресло, в котором сидела рыжая стерва, вышел,проделав весь путь, которым она двигалась к выходу. Никаких миниатюрныхмикрофончиков – то ли не смогла прилепить незаметно, то ли не располагалашантарская милиция такой техникой…

Досадливо поморщился, услышав длинный звонок – неужеливернулась, отрабатывая на нем хитрые методы?

Ошибся, слава богу, на площадке стояла симпатичная, короткостриженная светловолосая девчонка в джинсах и красной блузке – крепенькая,похожая на спортсменку, но лишенная портившей женщину коренастости. Перебираяпачку каких-то бланков невероятно официального вида, с ходу спросила:

– Потаповы здесь живут?

– Сроду не жили, – сказал Родион, с удовольствием ееразглядывая сверху донизу.

– Ладно, не надо. Вот же написано: двадцать один «а»…

– Двадцать один – это здесь, – сказал он. – Тольконикакого «а» при нем не водилось отроду.

– Точно?

– Точно. Всю жизнь здесь живу, мне виднее.

– Так написано же…

Она сунула ему под нос квадратный бланк. Родион нагнулся кнему – и скрючился от жуткого удара в лицо снизу вверх растопыренной пятерней.Он мгновенно ослеп, но крикнуть не успел – удар в живот, похоже, ногой, отшвырнулего в прихожую. Пролетев спиной вперед, он пребольно упал на пол. Корчась, каквыброшенная на берег рыба, попытался нащупать подошвами точку опоры. В квартируворвался торопливый шумный топот нескольких пар ног. Родион успел ещевспомнить, что все оружие осталось в «берлоге», а в следующий миг его, все ещеслепого, подхватили за локти под азартный девичий выкрик:

– Ра-аз-два, взяли!

И, проволочивши спиной вперед, выламывая руки за спину,швырнули. Ударившись затылком обо что-то довольно мягкое, он смог наконецпроморгаться. На запястьях звонко сомкнулись наручники, кто-то, едва онпопытался сесть, толкнул, упершись подошвой в плечо:

– Тихо, морда!

Над головой азартно сопели, шумно дышали. Послышались новыешаги – неторопливые и легкие. Приказным тоном сообщили:

– Всем – не суетиться. Господину Раскатникову можно сесть.

Нависшие над Родионом отступили с завидной поспешностью,свидетельствовавшей, что приказы незнакомца исполняются мгновенно искрупулезно. Родион, упираясь скованными за спиной руками – теперь онсообразил, что лежит в спальне, возле кресла, – приподнялся и сел,неуклюже подтянув колени.

Сначала было такое впечатление, что по квартире пронесся стопотом и гиканьем целый взвод. В спокойной обстановке тут же обнаружилось, чтовторгшихся было всего четверо. Двое крепких, как мини-тракторы, стриженыхребят, судя и по одежде, и по туповато-агрессивному выражению физиономий,смотрелись мелкой пехотой без лычек. Тут же стояла девчонка, немедленнопоказавшая Родиону язык. Четвертый непринужденно расположился в кресле у стены– старше их всех, лет пятидесяти, но сухощавый и гибкий, как балетный танцор, ссовершенно седыми волосами и черными бровями. Если это не главный, то Родион –внештатный сотрудник шантарского угро…

– Ну что ж, давайте знакомиться, – сказал седойбесстрастно. – Вернее, давайте посмотрим друг на друга внимательно ивдумчиво…

Сам он, пожалуй, именно так и смотрел. Стриженные ребятавдумчивостью похвастать не могли, а девчонка таращилась скорее с видом собаки,которой положили на нос кусок колбасы и настрого наказали сидеть смирно.Смешно, но Родиона больше всех беспокоила именно она: шалые светлые глаза былисовершенно пустые и наглые…

– Длинные речи любите? – спросил седой.

– Не особенно, – сказал Родион. – Особенно в такомположении.

– Вот и прекрасно. Где мой порошок? Розовенький такой, вжестяных баночках, на которых по недосмотру значится, что это чай?

– Лежит в Шантаре, – сразу же ответил Родион. –Завернут в пластик, ничего с ним не сделается…

– А ваша казна? Нажитая в поте лица?

– Это уж мое дело.

– Вот как? Что же, совершенно не боитесь… эксцессов?

Странно, но Родион не боялся. Без своего клада он становилсяполным ничтожеством, потерявшим всякий смысл жизни. Умереть было гораздо прощеи легче.

– А бритвой по яйцам? – осведомилась девчонка. –Этак не спеша, шкурку сдирая?

– Кира… – укоризненно поморщился седой. – Вы уж еепростите, Родион Петрович, мотоциклетная девочка, уличное дитя, не успела ещепривыкнуть к светскому обхождению… Хотя, должен уточнить, подметила она верно.Может быть больно. Весьма.

– Порошок лежит в Шантаре, – сказал он сквозьзубы. – Если ехать в сторону Чудногорска, нужно остановиться перед«тещиным языком», возле знака ограничения скорости и пойти через лес к берегу.На сосне вырезано «Катя». Прямо напротив дерева, метрах в трех от берега, илежит пакет.

– А деньги?

– Сто пятьдесят лимонов? Скажите куда, и я привезу. Всеостальное – мое. Честно заработанное.

– А вам не кажется, что следует платить штраф?

– Я не знал, что это так серьезно, – огрызнулсяРодион. – Признаю, виноват, должно быть… но все я вам не отдам.

– Будет больно, – мягко напомнил седой.

– Пускай, – сказал Родион. – Уж лучше сдохнуть…

– Зоя Космодемьянская, вторая серия… – грустно бросил седой.Видимо, это было сигналом – на Родиона навалились все трое. Он даже не успеллягнуть переднего в голень, через три-четыре секунды оказался распяленным вкресле, двое верзил держали его за плечи и лодыжки, так что пошевелиться нельзябыло и на миллиметр. Кира, с циничной ухмылочкой глядя ему в глаза, в два счетасодрала с него до колен джинсы и плавки. Глухо взвыв от бессилия, он все жеотметил, что в руках у нее нет никакой бритвы. Вообще ничего острого. Толькокрасная жестяная баночка с пепси-колой.

– Итак, где казна? – спросил седой.

– Не отдам… – пропыхтел Родион, тщетно пытаясь не то чтовырваться – дернуться по-настоящему.

– Давай, Кирочка.

Кира, подцепив кольцо большим пальцем, откупорила банку, сосмаком отпила пару глотков и, улыбаясь Родиону, сказала врастяжку:

– Сейчас, беспределыцик, будет фокус…