«Тридцать лет спустя»), комиссаром («Как этот мир покинул Джон») и, наконец, окружным комиссаром («Что произошло», «Наивный юноша») и которого в период с 1928 по 1939 год автор выводил на сцену в двадцати шести коротких детективных рассказах. Морису Ренару явно доставляло удовольствие запутывать следы: хронология публикаций отнюдь не соответствует хронологии служебной карьеры Жерома.

В данном издании рассказы условного цикла «26 случаев из жизни комиссара Жерома» соответствуют хронологическому порядку публикации.

Неожиданный ход

Мой старый друг, инспектор Жером, сказал мне:

– Не хотите вечером сходить в мюзик-холл? У меня есть два билета. Сегодня Ирина Ринеско, иначе говоря – вдова князя Владимира, дебютирует в каком-то скетче.

Я рассмеялся:

– Неужели это она, Жером, прислала вам билеты? Ни за что бы не подумал!

– Нет, не она. Но почему вы решили, что она на меня сердита? Я лишь добросовестно выполнял свой долг…

– Я же вас знаю, Жером. Вы если вцепитесь, то уже не отпустите. Должно быть, допрос вылился для нее в сущую пытку. Даже будучи невиновным, я бы предпочел не иметь с вами дела!

– О! Княгиня не столь боязлива! Мне ни на секунду не удалось привести ее в замешательство. Да, я расставлял для нее ловушки, ведь это моя обязанность, – она ни в одну не угодила. Как я ни усердствовал, она вышла сухой из воды.

– Выходит, старый князь погиб в результате несчастного случая?

– Пока что мы вынуждены полагать именно так. Дело было ночью. Яхта уже довольно продолжительное время шла под парусом. Князь выпил много шампанского. Должно быть, он упал за борт… и утонул. Как по-вашему, стал бы кто-нибудь подозревать княгиню, не будь она Ириной Ринеско, бывшей певичкой, и не принеси ей эта смерть около ста миллионов?

– Это вы у меня спрашиваете?.. Лучше скажите, почему вам так хочется увидеть ее на сцене? Вы ведь совсем не любопытны – разве что на работе. Не могу представить вас поддающимся какой-либо прихоти. Так в чем же дело?

– Автор скетча – мой друг, – спокойно ответил Жером. – И потом, почему бы мне не взглянуть, как держится Ирина, когда играет комедию… Понимаете?

– И это все, Жером? Точно?

Он рассмеялся, тем самым прервав разговор.

– Так вы идете, дружище?

Я последовал за ним.

Зал был набит битком. Ирина Ринеско пользовалась популярностью. Нависшее над ней обвинение подогревало интерес публики даже больше, чем ее красота, молодость и богатство. Она была из тех очаровательных и скандальных кумиров, которые вызывают исступленный восторг. К тому же, если память меня не подводит, она была весьма талантлива; помнится, несколько лет тому назад, когда она гастролировала по всему миру, я и сам горячо аплодировал ей в Константинополе.

Ирина Ринеско должна была появиться на сцене лишь во втором действии. После череды блистательных номеров наконец наступил антракт, позволивший нам побеседовать. Почти стыдясь того, что я не мог удержать мысли при себе, я спросил у Жерома:

– Какая она – эта женщина?

– Кто? Княгиня? Она натура сильная и энергичная. Это-то и позволяет ей справляться с нервами. Подобный темперамент часто встречается у великих авантюристок. Долгими допросами таких не проймешь. Тут, скорее, поможет какой-нибудь неожиданный ход, который застает их врасплох, когда они не во всеоружии и силы их на исходе.

Я ждал от него не такого ответа, но каждый из нас видит окружающий мир по-своему. Жером, профессионал до мозга костей, и не мог просветить меня иначе, да и, признаюсь, он нравился мне таким, и я находил какое-то извращенное удовольствие в том, что буду рядом с ним, когда на сцене появится эта женщина, на которую еще недавно он смотрел своим испытующим взглядом, безжалостно допрашивая.

Мы не покидали наших мест. Внезапно в голову мне пришла одна мысль, и, повернувшись к нему, я произнес:

– Вы говорили, Жером, что скетч написал один из ваших друзей. А сами вы, случайно, не внесли в него свою лепту?

– Такое мне было бы не по силам!

– И вы даже не знаете сюжета?

– Я солгал бы, если бы сказал, что не знаю. И добавлю, что он на редкость глупый.

– А вы не предлагали вставить в него какую-нибудь свою деталь?

– У вас богатое воображение, мой дорогой друг! Полноте, выкладывайте вашу заднюю мысль… Хотя нет, не нужно, я и сам уже догадался… Нет-нет, этот скверный небольшой скетч не имеет ни малейшего отношения к Ирине Ринеско и ее приключениям. Ни малейшего!

– Тогда почему вы вот уже несколько минут, – не отступал я, – ощупываете в кармашке жилета ваши часы, как делаете всегда, когда с нетерпением ожидаете какого-то результата?

Он прикусил губу и весело произнес:

– Вы выбрали не ту профессию! Вы же ни дать ни взять – Шерлок Холмс!

Начиная с этого момента я был охвачен необъяснимой тревогой, не позволившей мне даже в малой мере насладиться первыми сценами второй части. Я лихорадочно ждал «гвоздь» вечера – появления Ирины Ринеско. Наконец розовые драпри́ легкого занавеса открыли взорам зрителей пышный будуар, где на диване, покрытом белыми мехами, сверкающая драгоценными камнями женщина слушала слова молодого красавца.

Раздались аплодисменты. Ирина Ринеско обладала яркой красотой и грациозной фигурой. Белокурые волосы окружали ее ореолом золотого тумана. Она говорила хорошо поставленным, проникновенным голосом. Я с трудом узнал ее – так преобразила ее счастливая судьба.

Что касается скетча, то Жером был прав: это был лишь предлог для того, чтобы продемонстрировать очарование главной звезды. Роль Ирины состояла в том, чтобы мало-помалу уступать обольщениям обаятельного гостя. Тот вот-вот уже должен был восторжествовать, когда раздался негромкий звонок.

– Мне должен позвонить муж! – сказала Ирина. – Это он.

Почти уже раздетая, она подошла к телефонному аппарату, позволяя последовавшему за ней влюбленному юноше покрывать поцелуями ее руку.

– Алло! Это вы, Клод?

Здесь я снова ощутил то легкое недовольство, которое всегда испытываю, когда вижу актера, играющего какую-то сцену по телефону. Мне тут же приходят на ум все банальности драматического искусства. Я прекрасно знаю, что аппарат глух и нем, что он ни с чем не соединен, что актер говорит с ним, как Созий[132] со своим фонарем. На этом заканчивается моя благожелательность зрителя.

Однако же на этот раз, едва я ощутил это впечатление, как некое противоположное движение, некая вполне естественная эмоция повергла меня в странный восторг. Никогда еще ни один артист не слушал так, как Ирина, никогда еще лицо комедиантки не передавало с такой выразительностью страх от тех слов, услышать которые могла лишь она. Эта маска ужаса являла