до удачного конца, префекту полиции. Потому-то, господин де Праз, префект и не разуверил вас ни насчет меня, ни насчет Фредди. Мы заранее с ним обо всем условились!

Я очень доволен этой своей небольшой мистификацией. Она была тщательно продумана. Фредди сменил местожительство, беззаветно преданная ему Ява об этом даже не узнала, а мэтр Фейяр, мой добрый друг, каждую ночь посылал своего служащего в «Бар Котерии» – наблюдать за Фредди и отчитываться передо мной о тех его выходках, которые могли бы скомпрометировать нашу операцию. Я не зря об этом позаботился: однажды утром мэтр Фейяр сообщил, что Фредди по неосторожности показал зрителям свою татуировку, – вот почему я немедленно изобразил на правом предплечье ту самую змею, которую на днях продемонстрировал вам, мсье де Праз.

Она не настоящая – это смываемый водой рисунок.

Я продемонстрировал ее специально, ибо, зная, что вам известно о татуировке на руке Фредди, имел все основания опасаться какого-нибудь вашего маневра, который вынудил бы меня засучить рукав на глазах у невесты, чтобы это злополучное изображение оттолкнуло бы ее от меня. Как отреагировала бы Жильберта, увидев у меня на руке змею? И что бы подумали вы, ее, эту змею, там не увидев?

Итак, в спокойной обстановке, которую вы, господин граф, сам о том не подозревая, мне обеспечили, я взялся за работу, для начала изучив случившуюся в Люверси трагедию по газетам пятилетней давности и беседам с людьми. Мне удалось выявить немало интересных подробностей. В том числе и такую: мадам Лаваль была ужалена в левую руку.

Сей факт имеет крайне важное значение. Госпожа Лаваль чаще пользовалась левой рукой, чем правой. Я убедился в этом в тот день, когда перед конной прогулкой заехал за вами, Жильберта, чуть раньше, чем было условлено.

Меня оставили одного в гостиной, как я на то и рассчитывал, и я смог спокойно полистать семейный альбом, внимательно рассматривая фотографии очаровательной женщины, жизнь которой очень занимала меня, поскольку я искал причину ее смерти. На этих снимках видно, что мадам Лаваль – левша. Держит ли она веер, или зонтик, или цветок, гладит ли домашних питомцев, она делает это преимущественно левой рукой, в которую и была смертельно ужалена черно-белой змеей с единственным ядовитым зубом. Сопоставив кое-какие факты и поразмыслив, я смутно догадался, что сделал значительное открытие, но первоначально его смысл от меня ускользнул. Вероятно, я гораздо быстрее оценил бы важность этих нюансов, если бы знал тогда, что кровать мадам стояла посередине комнаты, обращенная правой, а не левой стороной к окну, через которое, как говорили, вползла змея. Следовательно, чтобы ужалить жертву, гадюка должна была обогнуть кровать слева. Конечно, передо мной маячила и другая гипотеза: что больная, повернувшись на правый бок на правом краю постели, свесила левую руку или воспользовалась ею, чтобы схватить в воздухе то, что двигалось и шипело.

Тогда-то я и разыскал бывшую горничную мадам Жанны по имени Мари и ее мужа Эжена, в прошлом садовника имения Лавалей. От супругов Лефевров, мсье де Праз, я узнал об адресованных Мари, тогда еще носившей девичью фамилию Симон, письмах с почтовым штемпелем Люверси, относящихся к тому времени, когда вы, господин де Праз, провалив экзамен на степень бакалавра, тоже жили в замке. Или я ошибаюсь? Может, эти письма – выдумка?

Лионель поочередно посмотрел на Жильберту, на мать, на Марея, а затем внятно произнес:

– Нет, не выдумка.

– К тому же Лефевры заверили меня в том, что в ночь трагедии, примерно около двенадцати, какой-то человек закопал убитую змею в парковой рощице.

– Боже! – вырвалось у Жильберты. – Если бы я только знала!..

– Тогда, – продолжал Марей, – я задался целью проверить, действительно ли змея, точнее, ее скелет находится там, в рощице, у одного из деревьев. Для этого три дня назад я съездил в Люверси, перемахнул через стену, тянущуюся вдоль общинных лесов, и, переходя от дерева к дереву, осмотрел все шесть гектаров запущенного парка. По ходу я неплохо изучил местность, что мне позволило сбегать к роднику в гроте, когда Жильберта, уколов палец о шип розы, упала в обморок.

Лионель и мадам де Праз вздрогнули в один и тот же миг: рушились все их мечты и чаяния.

– В тот день я не успел проникнуть в сам замок; к тому же я счел, что для такого рода исследований благоприятнее ночь. Но то, что произошло позавчера во время нашей совместной поездки туда – я говорю «позавчера», потому что уже три часа ночи, – вынудило меня ускорить ход событий и не откладывая осмотреть спальню мадам Лаваль.

– А между тем, – презрительно фыркнула графиня, – вид у вас был такой, будто эта комната вас совершенно не интересует!

– Такова была моя роль – заставить всех поверить в то, что я утратил всякую надежду раскрыть эту тайну. Но у меня имелась и другая причина притворяться, будто я боюсь визита в Люверси: требовалось убедить графа в своей причастности к преступлению, совершенному девятнадцатого августа. Неужели вы полагаете, мсье, будто я не догадывался о ваших подозрениях? Я сразу понял, к чему вы клоните: ваши назойливые вопросы выдали вас с головой. В общем, мне хотелось ускорить развязку, побыстрее прийти к тому моменту, который мы переживаем сейчас и к которому вы так стремились меня подтолкнуть, провоцируя Фредди совершить это ограбление, – ваша дьявольская выдумка чудесным образом благоприятствовала моим намерениям.

Вчера ночью я снова отправился в Люверси. Фредди по моему приказанию безотлучно сидел дома, и я смог свободно уехать в автомобиле, благо господину де Празу надоело нести вахту у моих ворот.

К тому времени – что лестно для моего самолюбия сыщика-любителя – у меня уже сложилась ясная картина трагедии. Я искал лишь вещественные доказательства и нашел их в комнате мадам Лаваль. Я почти завершил свою работу, когда появился ваш славный управляющий Эртбуа. Случайно, вы полагаете? Ничуть! Я нарочно с шумом опрокинул стул и разбудил старика. Но прежде чем он прибежал, я успел вырезать картину, которая, кстати говоря, не принадлежит кисти Мане… Нужно было завести вас в ловушку, заставить подумать, что к похищению полотна, которым накануне восхищался аристократ Жан Марей, причастна его темная вторая личность – Фредди Уж. Зачем я это сделал? Для того чтобы все произошло так, как и произошло. Для того чтобы мы оказались в эту ночь там, где сейчас и находимся, – перед этим сейфом, который вот-вот откроется.

– Мсье, – высокомерно произнес Лионель, – во всем, что вы нам изложили, нет ничего, что могло бы навести подозрения на меня и мою мать. Раз уж моя мать