чуть тише, быстро заговорил снова: – В замке живет еретичка, и мой долг – указать на это святой Церкви, дабы она расправилась с нею по-своему.

Капеллан торопливо перекрестился. А мысль уже заработала: вот так сообщение! Какая возможность отличиться перед Содоном, а стало быть, перед Святым престолом! Да и в самом деле, пора уже менять ризу священника на мантию приора, а то и викария. Воистину, дар с неба!

– Так, так, – не отрывал он загоревшегося взгляда от поваренка, – говоришь, значит, еретичка объявилась в замке? Как тебе стало о том ведомо?

– Я тут разговаривал с ней. Такая дурная особа!.. В церковь не ходит, никогда не молится, а когда у нас речь зашла о вере, то она сказала, что Христос…

– Ну? Что же Христос?..

– Святой отец, я не смею повторить такое богохульство в храме Божьем, ведь это грех!

– Идем к притвору, там «грешный мир», и для Бога не будет оскорблением то, что Он услышит от тебя. И грех сей будет тебе прощен, ибо речь идет о розыске и поимке еретика, что посмел хулить имя Его и мать нашу – Римскую церковь.

Они дошли до входа и повернули в сторону притвора. У кануна[59] капеллан обернулся, встав лицом к кресту в позолоте на одной из колонн:

– Теперь говори смело все, что слышал.

И Аселен принялся возводить на Эльзу нелепые обвинения – те, что пришли ему на ум:

– Эта женщина называла Иисуса Христа и апостолов обыкновенными обманщиками.

Отец Тома выпучил глаза и замахал распятием, висевшим у него на груди:

– Силы небесные! Кара Божья!.. Продолжай.

– Она смеялась над мощами святых, для нее это – просто мусор, а изгнание бесов – тупость и одержимость монахов.

– Мусор?! Мощи святых?! Вопиющее святотатство! Бесовское учение!..

– Она говорила, что Мария Магдалина – падшая женщина, торгующая своими прелестями; утверждала, что заповеди Христа – попросту чушь.

Капеллан схватился за голову:

– Да за любое из таких высказываний следует немедленно послать на костер! Ересь! Чудовищное богохульство! Как посмела она, как не отсох у нее язык!..

Поваренок ликовал, наблюдая, как нервно подрагивает клинообразная бородка на выражающем ужас бледном лице старого священнослужителя.

– Говори дальше, – продолжал тот. – Слышал ли ты что-либо еще богопротивное из уст, исторгающих скверну?

Аселен поразмыслил, что бы еще такого «жуткого» приплести.

– Как же, было и еще. Сейчас припомню. Ага, вот! Она смеялась над индульгенцией, которая, как она выразилась, годится лишь на то, чтобы утереть ею зад.

– Святая Мария! Папское отпущение грехов…

– А отлучение от церкви, по ее словам, заслуживает только того, чтобы плюнуть в ответ.

Треугольник на губах у отца Тома увеличился вдвое, бородка поползла вниз. Он красноречиво молчал; говорили его широко раскрытые глаза.

– А еще она уверяла, что дева Мария была обыкновенной женщиной.

Капеллан захлопал глазами:

– Она так сказала? И гром не ударил у ее ног?!

– Ударил – я бы видел. Но и это еще не всё. – Аселен придумал новое обвинение. – Послушать ее, так хлеб и вино на Пасху – не есть плоть и кровь Христовы, всё это выдумки попов.

– Еще одно очевидное доказательство ереси!

– Не последнее, святой отец. В самый разгар Великого поста она ела сало, я сам видел. А еще вот что. В замок забрели как-то два нищих монаха-проповедника. Да вы, должно быть, помните. Так вот, она прошла мимо и ничего им не дала. Не проявить щедрости в таком деле служит признаком ереси, я слышал об этом. Так ли или я ошибаюсь?

– Это, несомненно, так и не иначе, – закивал служитель Церкви. – Однако, бог мой, что же это? За такие речи можно без раздумий послать на костер сотню еретиков!.. Но это, похоже, всё? Тебе больше нечего сказать своему духовному отцу?

– Нечего, кроме того, что она собирает всякие травы и сушит их или варит в котле, а сама при этом бормочет что-то. Ее не раз видели за этим занятием истопники и повара.

– Стало быть, помимо этого сия особа занималась изготовлением колдовских зелий, произнося при этом заклинания, – вывел новое умозаключение капеллан, мысленно потирая руки. – Хорошо, это будет нелишним. Вернемся к высказываниям. Ты, как я понимаю, сам слышал все это и сможешь поклясться в том, что говоришь правду? Быть может, твои обвинения недостаточно обоснованы, проще говоря, огульны?

Поваренок на мгновение смешался… Однако почему бы и не поклясться? Он ведь слышал, как она отзывалась о заповедях и Марии Магдалине; ну а остальное из нее вытянут раскаленными клещами. Он вспомнил божбу своего дяди:

– Клянусь кровью Господа нашего и матерью Его, а также яслями, в которых лежал во младенчестве Христос Спаситель.

– Я верю тебе, сын мой, ибо это очень страшная клятва, и если ее дал добрый христианин, то слова его – чистая правда.

Аселен чуть было не пошел на попятную, услышав, что он, оказывается, принес «очень страшную» клятву. Но менять что-либо было поздно. Мало того, он решил прибавить еще одну подлость.

– Поговаривают, святой отец, эта женщина ко всему еще и ведьма: по ночам летает на метле.

– Как! Еще и ведьма? Боже милостивый! Это уже переходит всякие границы… И куда же она летает?

– На бал к сатане, куда же еще!

– Вот так так! – опешил отец Тома. – Что же это делается? Выходит, прямо отсюда, у меня из-под носа…

– А как ее увидишь? Заберется ночью на самый верх башни, оседлает метлу и… только ее и видели.

Капеллан осенил себя крестным знамением.

– Боже правый, дьяволица в замке… – Помолчав, похлопав глазами, он снова спросил: – И тому есть свидетели? Может кто-нибудь подтвердить то, что ты сказал?

– Конечно! – не моргнув глазом выпалил молодой подонок. – Посудомойка Барбет. Она сама видела, как эта ведьма Эльза ночью поднималась по винтовой лестнице на башню; там у нее меж зубцов спрятана метла.

Аселен был уверен: посудомойка, разбитная особа двадцати лет, с готовностью подтвердит все что угодно. Эта дочь Евы давно уже снюхалась с таким же отвратным, как и она сама, поваренком. Эльзу она ненавидела: та, по словам Аселена, мечтала затащить его к себе в постель, но это у нее никак не получалось. Кроме того, она еще и мстила ему за свои неудачи и за связь с посудомойкой – вот откуда у него синяк под глазом и шишка на лбу. А рыцарь на кухне – тот напутал что-то, вообразив, будто поваренок домогается Эльзы, которая, дескать, и наплела ему невесть что. Так что у Аселена имелся надежный «свидетель».

Отец Тома тем временем лихорадочно