— Не волнуйтесь, — улыбнулась она, видя егосмятение… — Все это — для нашей передачи…

— Так ведь… — он протянул руку к шофару, но недотронулся до него… — Это… это причиндал сатанинского культа…

— Да, это шофар, — охотно объяснила Марина, —его подарил мне в Иерусалиме один знакомый сатана… В него трубят в Судный день,чтоб мертвые встали из могил и собрались в великую рать… Мне кажется, это потеме нашей передачи?..

Молодой человек побледнел. Он уж понял, что в лице этойневинно-бесшабашной женщины столкнулся с некой силой, противостоять которойпросто не сможет. Передача грозила вылиться в какой-то шабаш, в канкан, в чертзнает что… А там уже маячила потеря работы, конец карьеры, да и просто «Конец»— на огромном полотнище жизни…

Марина смотрела на его смятое испугом лицо, без труда читаявсе его мысли, и раздумывала — как поступить. В подобных ситуациях мы с нейвели себя по-разному. Я, вляпавшись, принималась клясть себя, мрачнела,замыкалась и грубила… или неожиданно покидала место действия. Марина же любуюситуацию раскручивала, разворачивала, направляла и вела до логического завершения,никогда не выпуская вожжи из рук. При любом повороте событий она оставаласьнеизменно дружелюбной…

— Ну, поехали, Костя, — сказала она, — мы свами профессионалы, и работать должны при любой погоде…

— Но… — он растерянно смотрел на ритуальные принадлежности…

— При любой погоде, и в любых храмах любой веры…

Профессионал высокого класса, она уже поняла, что надомаксимально отстранить от микрофона этого бледного мальчика с его православнойспецификой… Что приверженцам радиостанции «Святое распятие» пора послушать,наконец, что-то живое и увлекательное… И когда мрачный Вова за стеклом далотмашку, и Константин, сглотнув, произнес:

— Дорогие православные, радиостанция «Святое распятие»снова с вами… и сегодня…

…она подхватила голосом самого светлого своего ибезмятежного — аквамаринового тембра:

— …и сегодня, в компании Марины Москвиной, мы поговоримо разных чудесах, конечно же, божественного, но и абсолютно человеческоготолка, ведь божественное становится высоким и радостным только в нашем воображении…

Она ударила несколько раз ладонью по там-таму и понизилатон, добавив чуть фиолетового, с искрой, от вечернего костра:

— Вот, послушайте, — это тоже голос… слышите? Онзвучит настойчиво, глухо, он спрашивает и убеждает…

И дальше уже не выпускала передачи из своих рук… тонатягивая вожжи, то отпуская их на мгновение…. Она клацала челюстьюдоисторического осла, дудела в дудку, предлагая вслушаться и почувствовать —вот так гудят на разные голоса натянутые канаты воздушного шара, на котором онаоблетела приличный кусок небесной сферы… По ходу дела Марина рассказывала байкии случаи из жизни своей, моей, упоминая имена друзей и знакомых…

Настоящий мастер, в обычной жизни плывущая на лодочке безвесел, то и дело застревающей в камышах и свободно цепляющейся за всекоряги, — во время передач она чутко ощущала границы часа, минут и секунд,подгоняла голос под временные рамки так точно, что впоследствии режиссерупросто нечего было делать…

Молодой человек Константин слушал ее, по детски открыв рот,даже не пытаясь вмешаться и что-то произнести, он совершенно растворился вволнах этого голоса, с обожанием глядя на Марину…

Мельком взглянув на часы, снятые с руки и положенные настол, Марина предложила слушателям звонить и задавать вопросы… Однако мрачныйВова мотнул головой, пустил рекламу, в которой настоятель Подворья ОптинойПустыни призывал прихожан и благотворителей жертвовать на храм УспенияБогородицы, сказал, что звонков пока не будет, и велел продолжать…

Марина продолжила… Она дула в шофар, рассказывая о храмахИерусалима, о маленьких птичках-колибри, которые шныряли в кустах, как разкогда мы с ней угощались хумусом с питами в забегаловке у Синематеки, надГееной Огненной… Затем она рассказывала о своем восхождении на Анапурну, обуддийских монастырях древнего Киото… Голос ее звенел, шептал, творилмонотонные заклинания, опять взмывал в синие прозрачные воды…

И вновь, взглянув на часы, она предложила слушателямзадавать вопросы… И опять мрачный Вова пустил рекламу, взывающую кпожертвованиям…

Так продолжалось почти час… Передача подходила к концу. Этобыла лучшая передача в ее жизни. Никогда еще она не дышала в эфире таксвободно, никогда не плыла такими широкими гребками. И, несмотря на страшнуюусталость, была совершенно счастлива…

Константин испуганно взглянул на часы, развел руками…

— Друзья мои, — проговорила Марина, — нашапередача подходит к концу, а вы еще не задали ни одного вопроса… Между тем унас осталось три минуты, я жду ваших звонков. Звоните нам, смелее!

И тут раздался угрюмый голос Вовы:

— Костя, звонков не будет, наши все в церкви!

Марина поднялась из-за кухонного стола. Передача — лучшаяпередача в ее жизни, передача для теней ее прошлого, для легкомысленных ангеловэфира — была закончена…

Константин топтался рядом с виноватым потерянным лицом.

Марина устала улыбаться, но продолжала скалиться — изжалости к этому несчастному.

— Где тут у вас туалет? — спросила она.

Он обрадовался, что хоть чем-то может быть полезен.Засуетился, побежал добывать какие-то ключи, бормоча, что, к сожалению, здешнийтуалет служит кладовкой для реквизита. А по нужде они ходят… тут недалеко…чуть-чуть пройти… Оказывается, подступы к заветному нужнику охранялись, ключипередавались из рук в руки только посвященным. Наконец он появился с большимключом в руках — такие вот, от городских ворот, в средневековье передаваликомандующим армии-победительницы.

И долго, долго шли они по каким-то коридорам, поднимались наэтажи, спускались на лестничные пролеты, потом вышли через боковую дверь водвор, прошли в арку и, когда Марина подумала уже, что он забыл о ее просьбе, иидут они совсем в другом направлении (она вообще досматривала этот сюжет изсвойственной ей великодушной любознательности) он, наконец, открыл какую-тодверь и впустил ее, заперев снаружи.

Перед Мариной был приличных размеров зал, в центре которогона довольно высоком постаменте, вроде трона, возвышался унитаз. Причем ступеник нему, как к вавилонскому зиккурату, поднимались со всех четырех сторон. Вэтот момент она почему-то вспомнила, как готовилась к восхождению на Анапурну…

Заподозрив, что обширный этот, гулкий туалет был возведенминуту назад специально для достойного финала всей истории, она решительноподобрала длинную юбку и стала подниматься по ступеням…

Она восходила по ступеням к унитазу, как восходят накоронование, — медленно и величаво, бесстрастно, со стороны наблюдая этукартину (наше писательское воображение не поддается контролю, оно взмывает, каклетучая рыба, из любого водоема — будь то Средиземное море или сточные водымосковской канализации)… Со стороны она смотрела, как гордо, торжественно восходит…— а это было настоящее восхождение, — и в тот момент и вправду,чувствовала себя восходящей к совсем иной, не столь прозаичной вершине; к иной,умозрительной, сакральной и великой, которую до нее тысячелетиями выстраивалинароды и веры…