Но почему тогда Абдо не приехал с остальными и относились ли слова «старый жрец в коме» к Паулосу Пэнде? Я вспомнила свой сон, в котором Абдо выпрыгивал из телеги, а Пэнде падал замертво. Было ли это скорее видением, а не сном? Я не знала, искать ли мне ответ на этот вопрос с энтузиазмом или ужасом.

Я не сомневалась, что привлеку внимание Джаннулы, но мне нужно было заглянуть ко всем. Нужно было узнать, где они находятся и что Джаннула с ними сделала. Я начала с седовласого порфирийского певца Брасидаса, взяв в руки его аватар и позволив своим глазам заглянуть в реальный мир. Я увидела его в увенчанной куполом комнате, которую хорошо помнила со своих студенческих дней – в зале Одеон консерватории святой Иды. Он давал выступление. Все места были заняты восхищенными горожанами: его неземной голос заполнял собой все пространство.

Я на секунду задержалась, зачарованная красотой его пения, но потом вспомнила, что должна была проверить не его одного. Я заставила себя отправиться дальше и перешла к юристу Флоксии. Она стояла у основания статуи на площади Святой Лулы и вещала что-то громоподобным голосом. Вокруг нее собралось даже больше зрителей, чем на выступлении Брасидаса. Лучи заката окрашивали ее лицо в оранжевато-бронзовый оттенок.

– Вы имеете право спросить меня, жители Лавондавиля! – выкрикнула она, и ее огромный рот задрожал. – Если святые на самом деле были полудраконами, зачем же они так яростно критиковали и драконов, и полудраконов? Почему не сказали нам, кем являлись на самом деле?

Толпа зашепталась, эхом повторяя ее вопросы. На лицах людей было написано жадное внимание.

– Святые не писали о своем происхождении, потому что они боялись, – провозгласила Флоксия. – На этой земле они были чужаками. Горедд ценил их помощь, но человеческая память коротка, а подозрительность глубоко пускает корни в сердца. Кто из вас ни разу не чувствовал предубеждения против тех, кто отличается от вас? Святые несли на себе груз человеческого предубеждения каждый день.

– Они запретили межвидовое скрещивание, потому что не хотели, чтобы следующее поколение итьясаари страдало так же сильно, как они. Они хотели сделать будущее милосерднее, но теперь мы видим, что они перестарались. Полудраконы не чудовища, как вам говорили, а дети Небес.

Речь Флоксии захватила меня не меньше музыки Брасидаса. Должно быть, она была неподражаема в порфирийских залах суда. Но откуда она узнала теологию Южных земель и чем именно сейчас занималась? Проповедовала? Может быть, Джаннула таким образом вербовала себе приспешников?

Выходя из видения, я заметила кое-что на другой стороне площади: фреску высотой в три этажа, еще не оконченную, но уже вполне узнаваемую. Она изображала саму святую Джаннулу. Ее глаза казались такими огромными, зелеными и полными доброты, что мое сердце начало таять. Художницы нигде не было видно, но в авторстве фрески я не сомневалась.

Затем я отправилась посмотреть на крылатого воина Мину. Она обучала городской гарнизон, показывая стражникам, как сражаться двумя мечами одновременно. Она кружила, словно смертельный циклон, исполняя магический танец боли. Еще одна итьясаари демонстрировала чудеса, на которые был способен наш род. Судя по всему, с помощью полудраконов Джаннула просочилась во все части города.

Пришла пора взглянуть на Ларса. Я обнаружила его на городской стене. Он следил за настройкой метательной машины. Рядом с ним стояла Бланш, привязанная к нему веревкой, которая была обмотана вокруг ее талии, словно пуповина. Вот каким образом она сдерживалась, чтобы не причинить себе вред? У меня защемило сердце.

Дальше я проверила Гайоса. Он шагал вниз по Замковому холму по направлению к храму Святой Гобнайт вместе со свой сестрой Гелиной, Джианни Патто и Джаннулой. На всех четверых была одежда похоронного белого цвета. Только тогда я поняла, что все остальные тоже были в белом. Возможно, Джаннула избрала этот цвет? Она выросла не в Горедде и вряд ли связывала белый с чем-то зловещим.

По обе стороны улицы стояли горожане, размахивающие флагами и цветами. Они словно наблюдали за ежедневным парадом. Гайос и Гелина лучезарно улыбались и махали глазеющей на них толпе. В их походке чувствовалась уверенность в своих силах, красота юности и здоровья. Огромный Джианни, чьи бледные волосы начали снова отрастать и напоминали венец, тащился сзади, скребя дорогу когтистыми лапами и не позволяя толпе подойти слишком близко. По его виду было понятно, что шумная, веселая толпа его пугает, и я ощутила укол сочувствия.

Джаннула шла между близнецами, купаясь в их блеске. Она развела руки в стороны, словно хотела обнять весь город. Она делала жесты, изображая, что притягивает к себе любовь людей, а потом вкладывает ее себе в грудь и омывает ей голову. Глядя на нее, можно было подумать, что она медленно плывет по воздуху.

Я старалась держаться тихо, чтобы не привлечь внимание Гайоса, но, видимо, он все-таки почувствовал, что в своем разуме я взяла его за руку. Он стал хлопать руками по воздуху, словно его окружил рой пчел. Джаннула посмотрела на него и прищурила свои зеленые глаза.

Я отпустила его. Я успела увидеть достаточно.

Взяв за руки маленького аватара Камбы, я мысленно готовилась к чему угодно.

С потолка дворцового коридора я увидела Ингара. Его квадратные очки мерцали, а круглое лицо излучало такую же туманную радость, как при нашей первой встрече – это было влияние «святой». Он медленно брел по просторному коридору, толкая перед собой коляску.

Я не сразу узнала в сидящей в коляске женщине высокую порфирийку, но это и правда оказалась Камба. Ей сбрили волосы – я предположила, что ее так наказала Джаннула. Она была одета в простой белый стихарь, который плохо на ней сидел. На обеих ее лодыжках виднелись повязки.

Недуар сказал, что Джианни сбросил ее с лестницы.

Камба подняла руку, и Ингар остановился. Вялая улыбка не сходила с его лица. Порфирийка огляделась, вытягивая длинную шею, но, кроме них, в коридоре никого не было.

– Гуайонг, – произнесла Камба полушепотом.

Внезапно лицо Ингара преобразилось – на нем отразились твердость и ум, и теперь он снова напоминал того себя, которого я видела в Порфири. Он осмотрелся, наклонился вперед и, положив руки на плечи Камбы, тихонько проговорил:

– Что такое, друг? Тебе больно? Она снова мучает тебя?

Теперь голова Камбы была такой же лысой, как и у Ингара. В ее ушах не осталось сережек, и в каждом из них виднелась полоска крошечных дырочек. Камба потянулась к Ингару и сжала его бледные руки.

– Серафина смотрит на меня своим разумом. Помнишь, что говорил Пэнде? У нее есть кусочек света каждого из нас. Я хочу, чтобы она видела, что мы не сдались и продолжаем борьбу.

Ингар криво улыбнулся ей. В его глазах виднелись печаль, доброта и кое-что еще.

– Я не думаю, что моя жалкая попытка создать воспоминание-жемчужину считается за борьбу, – проговорил он. – Я не знаю, сколько раз она сработает. Если вы меня слышите, Серафина, возвращайтесь скорее.