– Все, что я делаю, я делаю ради любви, – говорит он, и взгляд пылающих глаз встречается с моим. Мое сердце – или сердце Рехмат – сбивается с ритма. – Ради любви к тому, что у нас отняли. К тому, что у нас осталось.

Он так близко. Если бы у меня в руках была коса, я бы могла его убить. Я очень медленно завожу руку за спину. Но Рехмат запрещает мне это, и конечности не слушаются меня.

«Мы должны его убить, – напоминаю я. – Ты обещала, что не будешь мне мешать. Ты поклялась мне».

«Я чувствую какой-то подвох», – шепчет она.

– Ты выбрал разрушительный путь. – Теперь говорит только Рехмат, хотя я пытаюсь заставить ее замолчать. – Позволив жажде мести завладеть собой, ты привел наш народ к новой войне. Ты осквернил память о нашей любви. О наших… детях… – На этом слове она запинается, потому что магия крови не позволяет ей говорить о жизни с ним. – Ты должен вспомнить о сострадании, – уговаривает она. – Раскаяться, искупить свою вину. Вспомнить о том, что ждал от тебя Маут, и посвятить этому жизнь. Восстановить равновесие.

«Что ты творишь?! – свирепо рычу я. Это вовсе не входило в мой план. – Грехи, совершенные им, невозможно искупить».

Рехмат возражает: «Укроти свой гнев, Лайя. Не все так просто, как кажется. Он что-то задумал, и я пытаюсь заставить его признаться».

И если она дрогнула сначала, сейчас ее голос звучит жестко и настороженно – как всегда. И почему-то она заставляет меня стоять неподвижно, не позволяет дотянуться до оружия. Скрежеща зубами, я пытаюсь побороть ее запрет. И Князь Тьмы хватает меня за запястье.

– Неужели ты убьешь меня, моя возлюбленная? – говорит он. – Убьешь своего Мехерью?

«Лайя, ты должна бежать, – лихорадочно шепчет Рехмат. – Я не знаю, что он замыслил, но ты должна бежать, немедленно».

Я пытаюсь сделать шаг назад, выхватить косу. Но не могу. Мое тело словно приросло к земле.

«Отпусти меня, Рехмат».

«Это не я! – кричит она. – Сопротивляйся ему, Лайя! Вырывайся!»

Но Князь Тьмы держит меня крепко, и, несмотря на все свои отчаянные усилия, я не в состоянии даже моргнуть. Рехмат повторяет приказ вырваться и бежать, и сквозь ее панические вопли до меня доносится голос, который так часто придавал мне сил…

– Лайя! Я здесь…

Дарин.

Он выбегает из-за деревьев, и мне становится страшно. Он бежит к Князю Тьмы. Их разделяют несколько ярдов… всего два-три фута… Он заносит высоко над головой меч, на котором поблескивают кристаллики соли, в надежде отвлечь Князя Тьмы, разрушить чары, дать мне возможность вырваться из-под его власти.

– Дарин! – кричу я во всю силу своих легких. – Стой!

Князь Тьмы даже не поворачивает головы. Он просто отпускает меня, не глядя, протягивает руку назад и ломает Дарину шею.

Этот хруст.

Много месяцев он преследовал меня в ночных кошмарах. Так умер мой отец. Так умерла Лиз. Так умерли надежды моей матери.

Тело Дарина падает на землю. Его синие глаза широко раскрыты, но их блеск потух.

Он…

Мой брат, он…

Ему никогда больше не выковать нового меча, он не нарисует целый мир всего несколькими штрихами угольной палочки.

Нет.

Он больше никогда не будет хохотать до слез, не будет разыскивать для меня редкие книги, не будет бросать ревнивые взгляды на Элиаса, не скажет мне, что я сильная.

Нет.

Я не возьму на руки его детей. Он не обнимет моих. Он никогда больше не будет давать мне советов, не будет уплетать за обе щеки лунное печенье, не расскажет мне историю об отце, матери или Лиз.

Потому что он мертв.

Мой брат мертв.

«Лайя! – кричит мне Рехмат. – Не убивай Князя Тьмы. Ему нужно именно это. Именно этого он хочет. Это последнее…»

Ее голос тонет в звуке этого адского хруста. Глядя на бездыханное тело Дарина, я вижу отца и мать. Я вижу сестру, Нэн, Поупа, Иззи. Вижу всех убитых Книжников, несчастных детей войны, у которых отняли все. Родной дом. Имена. Семьи. Свободу. Силу. Гордость. Надежду.

«Лайя, – шепчет Рехмат. – Послушай моего совета. Прошу тебя. Не делай этого».

Я уже достаточно слушала. С меня хватит.

Лицо Лайи наполняется ужасом. О, я знаю, что она ощущает сейчас. Она дрожит всем телом, погружаясь в страдание. Из ее горла вырывается странный звук, рык львицы и плач по покойнику, и она вышвыривает Рехмат из своего сознания. Светящиеся очертания моей королевы оказываются на земле у моих ног.

Пальцы Лайи сжимают рукоять косы. Рехмат ползет к ней. Возможно, благодаря своему провидческому дару она увидела, что должно произойти, а может быть, она просто так хорошо меня знает. Но это и неважно.

«Пожалуйста, Лайя, – умоляет она девчонку. – Ему нужно именно это».

Лайя точно не слышит ее, как и я. Рехмат не существует. Как и битвы, которая кипит внизу. Сейчас во всем мире остались только я и девушка, которую я любил. Девушка, которая помогла мне спасти мой народ, пусть и не зная этого. Девушка, которую я предал и отверг.

В то мгновение, когда она поднимает косу и делает шаг ко мне, я чувствую лишь жалость. Мне хочется обнять ее. Пообещать, что скоро наша боль уйдет. Что страдание поглотит и уничтожит мир, что не выживет никто, даже джинны.

«Все будет хорошо, потому что останется только небытие», – хочется мне сказать.

Потому что я действительно ее любил, эту храбрую девушку с золотыми глазами и непослушными волосами, напуганную и в то же время дерзкую, неуверенную и вместе с тем решительную. Я любил ту, кем она была прежде, и ту, кем она стала.

Раздается свист, и лезвие рассекает мое горло. Один удар. Второй. Третий.

Лайя неистовствует. Она забыла об уроках Кровавого Сорокопута и рубит косой, как мясник. Она убивает не меня. Она убивает свои страдания. Все то, что сотворили с ней, с ее семьей, с ее народом.

Но, как сказала Керис, есть вещи, которые нельзя убить.

Боль пронзает мое тело, лед гасит пламя, пылающее у меня в сердце. У меня подкашиваются ноги, я падаю на колени, смотрю на Лайю снизу вверх, и по лицу у меня катятся слезы благодарности.

Опомнившись, Лайя роняет косу. Она рыдает, и тело ее содрогается. У нее удивительная душа, в ней столько добра. Но Лайя пока не понимает. Еще не время.

Хотя для этого требуется неимоверное усилие, я меняю облик на человеческий, превращаюсь в знакомого ей юношу с рыжими волосами и карими глазами. Кровь струится из моих ран, и мой силуэт начинает расплываться. Возможно, это зрелище принесет ей какое-то утешение, думаю я.

– Лайя. Лайя, моя прекрасная возлюбленная.

Я знаю, она не поверит, что я любил ее, но не было в моей жизни слов правдивее этих.