Теперь Эмили могла вздохнуть спокойно: она была избавлена от позора, связанного с вынашиванием ребенка, зачатого не от мужа. Вместе с тем ее охватывало чувство обреченности, и время от времени ей становилось страшно при мысли о том, что роды могут ее убить. Она заставляла себя больше работать, чтобы скорее завершить перевод «Математических начал натуральной философии» Ньютона. В последние месяцы перед родами она спала по ночам не более двух часов. Все это время Вольтер находился рядом с ней, но она, тем не менее, не могла удержаться от того, чтобы писать Сен-Ламберу о своей любви к нему, а не к Ньютону, и о том, что долг, честь и разум требуют от нее завершения перевода. За два дня до рождения дочери Эмили закончила работу над «Комментариями к математическим началам Ньютона» и передала экземпляр рукописи для регистрации в Национальную библиотеку.

Через несколько дней после родов она поставила на своем труде дату: 10 сентября 1749 г. Несколько часов спустя она потеряла сознание и вскоре скончалась в присутствии Флорена, Вольтера и Сен-Ламбера. Вольтер был безутешен. Едва держась на ногах, с полными слез глазами, он вышел из комнаты, упал на пол и разбил себе голову. Когда Сен-Ламбер бросился ему на помощь, Вольтер громко крикнул, что именно он повинен в убийстве Эмили, поскольку она умерла из-за того, что забеременела от него.

После этого Вольтер с Флореном поехали в Сире, чтобы там вместе ее оплакать. Ребенок, которого передали кормилице, умер через несколько дней. Кто-то из друзей предложил Вольтеру снять с пальца Эмили перстень, вынуть спрятанный внутри него миниатюрный портрет Сен-Ламбера и вернуть перстень Флорену. Вольтер так и сделал, сокрушенно при этом добавив: «Сен-Ламбер меня выжил. Одним гвоздем выбивают другой. Так уж устроен мир»{290}. В Сире Вольтер снизил невыплаченный заем на ремонт на три четверти, а оставшуюся сумму, которую был ему должен Флорен, освободил от процентов. Дружба, сказал он убитому горем мужу своей любовницы, стоит дороже денег.

История Эмили дю Шатле представляет собой назидательное повествование о достигнутой цели, разделенной любви и (обычно) удовлетворенной страсти. Стеснявшие ее ограничения — прежде всего, отказ от публикации ее воспоминаний, хоть ее переводы работ авто ров-мужчин без промедления передавались в печать — распространялись на всех женщин. Даже в то время Эмили и ее современники знали, что важное место в истории ей обеспечат не столько ее собственные дарования, сколько то обстоятельство, что она была любовницей Вольтера.

О связи Эмили с Вольтером широко известно. Вольтер открыто признавал огромный вклад любовницы в его работу и в частной переписке с выдающимися мыслителями Европы не уставал повторять, что он был в неоплатном долгу перед ней. Эмили дю Шатле и Вольтер, просвещенные деятели века Просвещения, жили в одну из наиболее социально раскрепощенных эпох, и благодаря этому связь с Вольтером возвысила репутацию Эмили.

Жанна Эбютерн была загадочной любовницей, покончившей с жизнью ради любовника, которого считала великим художником. Жанна родилась 6 апреля 1898 г., она была одаренной единственной дочерью в добропорядочной и консервативной французской католической семье. Евдокия, ее мать, во всем полагалась на отца девочки — Ахилла, благонамеренного главу семейства, придерживавшегося традиционных взглядов и привыкшего все держать под контролем. Ему нравилось читать вслух произведения классиков, пока Евдокия готовила еду. Старший брат Жанны, Андре, был успешным художником-пейзажистом.

Жанна познакомилась с необычайно талантливым итальянским художником Амедео Модильяни, когда ей уже исполнилось девятнадцать лет. В то время она изучала искусство в Париже. Модильяни — он был на четырнадцать лет старше Жанны и, как все знали, любил приударить за женщинами — незадолго до этого оправился от бурного романа с английской поэтессой Беатрис Гастингс. Признаки болезненных отношений Модильяни с женщинами уже были очевидны: он однажды толкнул Беатрис к закрытому окну.

Жанна, напротив, была сдержанной и романтичной натурой, она отличалась от многих других неземной красотой и артистическими способностями. Любивший щегольнуть Модильяни был настолько ею очарован, что двадцать пять раз рисовал ее, обессмертив в присущей ему стилизованной манере мечтательное лицо Жанны, которое, кажется, связано с невидимым художником неразрывными узами. Портреты Жанны кисти Модильяни по форме напоминают сердце, лицо ее вытянуто, прекрасные губы сжаты, она не улыбается и выглядит хрупкой и мечтательной женщиной. Фотография того времени подтверждает описание, данное друзьями Жанны: у нее были длинные каштановые волосы, голубые глаза, в которых постоянно отражалась усталость, чувственный рот и молочно-белое лицо (у нее было прозвище Кокос), от чего она казалась еще более хрупкой.

Моди (прозвище Модильяни, которое было созвучно с французским словом maudit — «проклятый») благосклонно относился к обожанию Жанны, ее занятиям искусством, которые он всячески поддерживал, и, как и она, увлекался литературой. Модильяни восхищали музыкальные способности Жанны. Она прекрасно играла на скрипке, они оба любили музыку Баха. Их влечение было взаимным, хоть друзья Моди, считавшие Жанну очаровательной, но скучной, понять их не могли.

Однако сдержанное отношение друзей к их роману никак не отразилось на поведении любовников. Модильяни был так же скрытен, как Жанна, а их отношения были полны страсти. Через три месяца они стали жить вместе.

Такой шаг Жанны оказался подлинным вызовом устоям ее семьи. Жанна потеряла девственность. Она жила в грехе с беспутным наркоманом и к тому же алкоголиком, предыдущие любовницы которого предъявляли ему иски об установлении факта происхождения от него их детей. Кроме того, Моди был в прямом смысле слова голодающим художником, да и со здоровьем дела у него обстояли не лучшим образом — после перенесенного плеврита и тифа он даже оказался непригодным к военной службе во время Первой мировой войны. И как будто всего этого было недостаточно, он, будучи евреем, как предупреждал дочь Ахилл Эбютерн, не собирался делать из христианской девушки, с которой уже спал, порядочную женщину.

Многие месяцы Жанна и Модильяни вели богемный образ жизни. Они снимали комнату в захудалой гостинице, питались в артистических кафе, ходили на художественные выставки. Кроме того, они рисовали, но Жанна так трепетно относилась к художественному дару Моди и так отчаянно стремилась сохранить его привязанность, что по собственной инициативе откладывала в сторону свою работу, чтобы помогать ему и быть его музой. Он часто просил ее быть ему моделью, и Жанна позировала — и одетая, и обнаженная. Иногда она играла на скрипке, а он тем временем создавал свои творения. Жанна рисующая становилась Жанной рисуемой.

Жертвы, на которые она шла, и полная лишений незамысловатая жизнь любовников никак не улучшали положения Жанны. Моди продолжал встречаться с друзьями, они пьянствовали и употребляли наркотики, а потом он ждал Жанну, которая приходила за ним и помогала ему добраться до дома. Им катастрофически не хватало денег, а надежды разбогатеть рушились: Модильяни выставлял свои работы на вернисажах, рассчитывая на похвалы публики, однако большинство зрителей оставались равнодушными к его полотнам, а некоторых они приводили в ярость. Более того, полиция требовала убирать его картины из экспозиции, потому что считалось неприличным изображение Модильяни нагих фигур с лобковыми волосами, в то время как другие художники, отдавая дань восприятию зрителей, изображали обнаженные фигуры без волос на лобке. Один коллекционер, потенциальный покупатель, ворчливо заметил, что не знает, где можно выставить «эти треугольники».