Что это? Так это его глаза полны слёз? Или этоот холода? Ветер налетал с озера Бива, раскинувшегося в тридцати милях ксеверу, завывал в башнях крепости и на улицах города и только потом вздымалбелые барашки на волнах Внутреннего моря. Пятнадцать лет назад, когда он с Сукэвпервые прибыл сюда для встречи с Токугавой, на Внутреннем море тоже виднелисьбелые барашки. На что он надеялся тогда? Как странно. Тогда и теперь. Тогда онбыл озабочен сохранением своей жизни и жизни своих товарищей, и тогда он не былуверен – что он увидит, что испытает, что будет происходить вокруг его. Теперьему снова следует позаботиться о своей жизни, и снова он не уверен в своёмбудущем, и снова он чувствует, что оказался в центре непонятных ему событий.

На этот раз он знал, что найдёт в Осакскомзамке. Какое болезненное сочетание тревоги и ожидания наполняло его разум.Только это – теперь. Теперь он уже вышел из того возраста, когда его чреслатоже наполняло болезненное ожидание. Возможно. Могли мужчина когда-нибудь выйтииз этого возраста, если речь шла об Асаи Едогими?

И Пинто Магдалине?

Ворота замка были открыты, и два всадникамедленно выехали ему навстречу. Они тоже понимали, что их жизни зависят отрешений, принимаемых другими. И их тоже провожали вопли рожков и подбадривающиекрики со стен крепости. Они тоже выполняли свой долг. Какая глупость!Поравнявшись с этими ребятами, почему бы ему не сказать: мы просто жертвенныебарашки для амбиций других людей. Идёмте. Поедем со мной. Давайте поскачем назапад, в Миуру. Там вскоре появится мой друг, Мельхиор Зандвоорт, с прекраснымкораблём. Он даже, наверное, уже прибыл. И ещё там мои жена и дети и мой верныйКимура. Там мы сможем стряхнуть с ног прах этой земли и плыть, плыть…

И они уставятся на него в ужасе. Какуставились бы на него Сикибу, и Джозеф, и Сюзанна, и Кимура, и Асока, и Айя.Ведь что такое самурай без чести? Без долга? Что такое самурай, считающий своюжизнь выше воли или причуды своего господина?

Двое юношей приблизились. Старшему было неменьше пятнадцати. О Господи, подумал Уилл, этот мальчик мог быть в утробеЕдогими, когда я входил в неё.

Лошади остановились, и всадники пристальнопосмотрели друг на друга.

– Господа! – обратился к ним Уилл. – Добропожаловать в лагерь Токугавы. Заверяю вас, что с вами будут обращатьсясоответственно вашему рангу.

– Андзин Миура, – произнёс в ответ старший изюношей. – Добро пожаловать в Осаку, в стан Тоетоми. Моя мать ожидает вас. – Онпришпорил коня, и они разъехались.

Лошадь Уилла трусила сама по себе, безпонукания с его стороны. Даже лошади Токугавы знают свой долг. Над нимвысилась, уходя, казалось, в самое небо, внешняя стена крепости – массынеотёсанного камня, гигантские блоки, водворённые на место – когда, кем, как? Игде их добыли? Под копытами его коня была только грязь. Теперь над его головойпроплывали деревянная арка ворот и лица самураев Тоетоми, наблюдавших за нимсверху. Ни один из них не знал, что между этим белокожим человеком и ИсидойНорихазой затаилась кровная месть, что снова её приходится отложить до болееудобного случая. Ни один из тех, наверху, не улыбался.

У сторожевой будки тоже ждали самураи, взяворужие на караул. Каким одиноким он себя чувствовал, проезжая под гигантскимсводом ворот! Как одинок он был. Деревянные створки медленно, бесшумносомкнулись за его спиной. Его конь остановился на брусчатке. Справа выстроилисьсолдаты, образуя живой коридор, ведущий к следующему мосту, следующему рву,следующей стене. Слева, вдалеке, похоже, собралась вся армия Тоетоми,разглядывая его. Человек с пушками. Человек, чьё появление, возможно, сталорешающим поворотом в войне.

Он вёл коня мимо рядов самураев. В крепостипочти не было видно следов длительной осады. За исключением толп вооружённыхлюдей. А теперь, когда он пересёк второй мост, появились и женщины с детьми.Потому что теперь он был в гарнизонном городке. И все они также молчаразглядывали его, а строй самурев по сторонам дороги вёл теперь по диагоналивлево, к следующим воротам. Вот уж, действительно, он входит в бесконечноеущелье.

Ворота распахнулись, и перед его глазамивозникли высокие каменные стены замка. Справа даже виднелось окошко камеры, вкоторой они с Мельхиором столько лет назад провели шесть недель. У его ноглежал внутренний, самый глубокий ров. А за ним – башня, в крыше которой все ещёзияло отверстие от ядра. Две женщины погибли там. Кто же?

Он пересёк мост. Во внутреннем дворевыстроился почётный караул из нескольких сотен воинов. Здесь же были главныеполководцы Тоетоми, одетые в тёмные кимоно, контрастировавшие с блескомсолдатских доспехов. Он узнал их сразу, хотя только одного из них видел раньше.Маленькая, лёгкая фигурка, странно напоминающая молодого Иеясу, – это был ОноХарунага, любовник Едогими в то время, когда Уилл впервые очутился в Осаке,пятнадцать лет назад. Это его сыновей приветствовали сейчас в лагере Токугавы.

Справа от него стоял его брат Оно Харуфуза –повыше ростом, но с тем же открытым, почти юношеским лицом. Два человека,которым можно доверять невозможно, даже подружиться с ними. Они уже доказалисвою преданность Тоетоми.

Слева от Харунаги стоял Оно Юраку – старик,двоюродный брат великого Оды Нобунаги, дяди принцессы Едогими. Его усы былидлинными и совсем седыми, плечи горбились.

За спинами троих командующих ожидал СанадаЕкимура, великий воин, одержавший победу на прошлой неделе. Сегодня он тоже былс ног до головы облачён в доспехи, а на шлеме его красовались золотые рога,отличающие победоносного генерала. А рядом с ним – Исида Норихаза, который,казалось, совсем не постарел; его лицо не выражало ничего, кроме удовлетворенияпри виде своего спешивающегося противника. Уилл, встав перед пятью генералами,согнулся в церемониальном поклоне, замер на три секунды и распрямился. Генералыпоклонились в ответ.

Медленно, очень медленно и осторожно Уиллвытащил свой длинный меч с ножнами из-за пояса, обхватив его двумя руками, и стой же осторожностью протянул его Оно Харунаге.

Харунага снова поклонился и принял меч.

– Отличный клинок, – произнёс он. – РаботыМасамуне. Лучше не бывает.

– Я вручаю его вам на всё время моегопребывания в Осаке, мой господин Харунага, – ответил Уилл.

Харунага кивнул: