Он разглядывал и воинов Токугавы, работавшихбез отдыха. Внешний ров уже был засыпан, стена снесена – как и было оговорено.Но это произошло несколько дней назад, а армия сегуна оставалась по-прежнему влагере. И продолжала работу. Над чем, он сказать не мог, из окна было неразглядеть. Но каждый день отряды, занятые на работах, шагали куда-то с киркамии лопатами, и каждый день самураи Тоетоми высыпали на стены центральнойкрепости, наблюдая за ними, трубя в сигнальные рожки и провожая ихпрезрительными выкриками.

Как странно. Его должны были выпустить отсюда ещёнеделю назад.

И что тогда? Исида Норихаза получил шансотомстить, и он его не упустил. Покидая Осаку, Андзин Миура покинет и сына. Итот всю жизнь проведёт, погрязнув в содомском грехе и мужской проституции.Ничего, впрочем, постыдного – для самурая. Исида Норихаза, видно, долго думалнад этим и нашёл способ отомстить. Он обращался с Андзином Миурой с изысканнойвежливостью и окружил его большим комфортом и роскошью, чем даже полагалосьзаложнику неблагородного рождения. На взгляд японца. И этим он его уничтожил.Как теперь Андзин Миура сможет спокойно уснуть в своей постели, зная, чтоФилипп развлекает даймио в Осаке?

Это было тяжело. Но ещё тяжелее было думать оМагдалине. У неё ведь отобрали сына через несколько недель после рождения. Ибыло ли это единственным её наказанием? Или она согласилась с планом Норихазы?Она, очевидно, снова пользовалась расположением принцессы Едогими, ведь онапо-прежнему прислуживала ей.

Могла ли какая-нибудь женщина согласиться нанечто подобное, когда речь шла о её сыне? Кто знает? Кто знает, что за мысли вих головах. Даже в голове Сикибу.

Боже, как жарко. Ах, какая беспечная мысль.Сикибу наверняка просто убивается от тревоги за мужа, оказавшегося заложником вОсаке. Известие, конечно, уже дошло до неё.

Наверняка? Он выполняет свой долг передТокугавой. Так зачем беспокоиться за его судьбу?

Он обернулся, заслышав звук открывающейсядвери. Четырнадцать дней провёл он безвыходно в этих стенах, обслуживаемыйтолько четырьмя девушками и Филиппом. Девушкам было ещё рано накрывать к ужину,а Филипп, как обычно, пристроился в дальнем уголке, что-то рисуя. Девушкикак-то принесли бумагу и тушь, и Уилл набросал изображение парусника, потомучто Филипп часто расспрашивал его о кораблях.

– Вы, Андзин Миура, – сказал тогда мальчик, –великий штурман. Мы много слышали о вас, мой господин.

– От своей матери? – вопрос вырвался у негосовершенно непроизвольно.

– Всякий слыхал об Андзине Миуре, – ответилФилипп. – Человек, который умеет строить корабли получше даже голландских.

Поэтому он нарисовал Филиппу корабль.Английский корабль, гордо бегущий по волнам. Больше того – набросал внутренниепланы и даже показал его в разрезе. Его работа. Он ведь корабельный плотник.Только и всего. Корабельный плотник, попавший в ад. И работавший на дьявола.

Филипп был в восторге. Он часами разглядывалчертежи, мысленно бродя вдоль и поперёк по кораблю или даже командуя им. Вконце концов, море и корабли были у него в крови.

И так же, часами, Уилл рассказывал. Это былоединственным развлечением. Он рассказывал о долгих месяцах, проведённых в море,рассказал Филиппу о битве с Армадой, о ледяных горах, плавающих у Северногомыса, о воинах-дикарях в Кейп-Лопес, о неоглядных просторах Южной Атлантики, опингвинах и снегах Горна, о Великом океане. Отец, разговаривающий с сыном.

Возможно, эти четырнадцать дней он даже былсчастлив… Но Филипп поначалу просто растерялся. Его истинкты были стольтщательно вылеплены, что он просто чувствовал себя обделённым. Но за этипоследние несколько дней даже он оттаял.

Двери медленно распахнулись. За ними виднеласьобычная стража. Как будто и не было этих пятнадцати лет. Но на сей раз там былине его служанки со столиками и пищей, а Ода Юраку, одетый в ярко-оранжевоекимоно. Один.

– Андзин Миура, – сказал Ода Юраку ипоклонился. – Мне очень жаль, что я не смог посетить вас раньше. Вас, наверное,все позабыли.

– Мне здесь вполне уютно, – отозвался Уилл.

– Впрочем, у вас есть мальчик, – закончилЮраку. – Он вам по вкусу, Андзин Миура?

Уилл поклонился:

– Он очень умный мальчик, мой господин Юраку…Он приложил много усилий, чтобы скрасить моё пребывание здесь.

Несколько секунд Юраку не сводил с неговзгляда, едва заметно нахмурившись. Затем он ещё раз поклонился и пошёл кокнам.

– Я двоюродный брат Оды Нобунаги. Пятнадцатьлет я был его правой рукой.

Уилл нахмурился:

– Я знаю это, мой господин.

– Когда Нбунага умер, я встал перед выбором,Андзин Миура. А Асаи Едогими – моя племянница.

– Я знаю это, мой господин. – Но сердце егозабилось чаще. Может быть, у него всё-таки есть друг в этом замке?

– Эти люди, – продолжал Юраку, – ониничтожества. Простолюдины. А я происхожу из величайшей семьи страны.

– Столь же великой, как Минамото, мойгосподин? – спросил Уилл.

Юраку взглянул на него и повернулся к двери.

– Я хочу поправить своё прежнее пренебрежениек вам, Андзин Миура. Вы поужинаете со мной?

– Охотно, мой господин Юраку. Если выпозволите мне принять ванну и переодеться.

Юраку поклонился, и полчаса спустя Уилл шагалза ним по широкому, отделанному деревянными панелями коридору, вверх побесконечно изукрашенным лестницам, по затянутым гобеленами каминным залам,снова вверх по лестницам. В этом замкнутом пространстве он терял чувствонаправления. Но сейчас они наверняка где-то высоко, почти под крышей башни.Направляясь куда? На встречу с кем? Пот градом лил с него. И как рукоятькороткого меча вонзилась ему под рёбра! Но самыми неожиданными были те словаЮраку.

Ширмы скользнули в стороны. Это уж навернякане тюрьма. Юраку вошёл в комнату величиной татами в тридцать, где их ждалиоколо полдюжины вельмож. Здесь были братья Оно, Санада и Исида Норихаза, но ониоставались на полу. Потому что на возвышении виднелась маленькая, лёгкаяфигурка юноши лет двадцати, в небесно-голубом кимоно.

– Коутоу, Андзин Миура, – шепнул Юраку и сампоспешно опустился на колени. Уилл последовал его примеру, а Хидеери положилруки на бёдра по освещённой веками традиции, прежде чем подозвать их ближе.

– Андзин Миура, мой господин принц, – объявилЮраку. Уилл опустился на колени рядом с возвышением.