Тэмуджин поднялся, продолжая размышлять о своем, стал одеваться. Он решил уединиться где-нибудь за куренем и еще раз обдумать создавшееся вокруг положение, постараться угадать, что сейчас происходит среди нойонов родов и какого еще поворота можно ожидать в ближайшее время.

Натянув гутулы, он протянул руку к висевшему на стене ременному поясу, и тут в юрту вошел Джамуха. В руке он держал увесистый медный кувшин, а хмельные глаза его весело поблескивали.

– Хорошо ли живете, Бортэ-хатун?

– Слава западным богам.

– Анда, послушай, я вспомнил, что раньше у нас говорили: перед тем, как кочевать, нужно хорошенько угостить духов, ну, и выпить вместе с ними, чтобы они остались довольны, а то осенью обратно не примут с добром.

Тэмуджина при виде Джамухи бросило в жар, он с трудом удержался от того, чтобы схватить его за шиворот и вытолкнуть из юрты. Не зная, как поступить, он молча взял ремень, подпоясался.

– Я не буду пить, – сухо сказал он. – И ты, кажется, обещал быть трезвым.

– Вот он всегда такой, – Джамуха возмущенно обратился к Бортэ. – Ты бы как-нибудь ему сказала, что так с друзьями не поступают. Как на войну с меркитами идти, жену спасать, так пойдем, Джамуха-анда, вместе выйдем против врагов, а как придешь к нему по-простому, выпить, посидеть, он чуть ли из дома не выгоняет.

Джамуха обиженно засопел, на глазах его выступили хмельные слезы. Тэмуджин досадливо поморщился и, не находя других слов, сказал:

– Ты же знаешь, что я не пью, когда предстоят дела, так зачем ты мне это предлагаешь? Давай будем делать так, как договорились, ты иди, готовь свой улус, а я свой. Выступаем сегодня, как ты сам и предложил.

– Ладно, с тобой никогда не договоришься, – вдруг смирившись, вздохнул Джамуха. – Ну, а когда выступим?

– Как будем готовы.

– Хорошо, пойду к себе, посижу один.

Джамуха еще раз вздохнул, вышел из юрты.

Тэмуджин присел к столу и вновь задумался. Он до сих пор еще не решил, как ему быть с Джамухой: порвать с ним окончательно или подождать еще. То, что он узнал от джелаирского Тохоруна, было такой подлостью, какую он терпеть уже не мог от своего анды и теперь не знал, как с ним дальше быть.

«Если нойоны предложат мне стать ханом, нужно будет или разойтись с ним, или предложить быть вместе. Надо поговорить с ним обо всем, когда он будет трезвый», – подумал он.

– Налей мне хурунгу и скажи, чтобы заседлали коня, – сказал он Бортэ.

– Далеко поедешь?

– Посижу где-нибудь на берегу, а то здесь мне не дадут подумать о делах.

– Долго там пробудешь?

– Ну, а тебе зачем это знать? – вдруг рассердился Тэмуджин. – Приеду, когда нужно будет.

– Я о том, что арса почти готова, скоро мать подойдет, будем садиться есть…

– Меня не ждите, ешьте и начинайте снимать юрты.

– Хорошо.

Тэмуджин принял из рук Тэмугэ поводья, на вопросы братьев, куда он и надолго ли, досадливо отмахнулся.

Он быстрым шагом проезжал между айлами. Курень был как разворошенный муравейник, копошился в подготовке к кочевке. Всюду стояли арбы, нагружаемые домашним скарбом, кое-где уже разбирали юрты.

Он поднялся вверх по реке шагов на триста, проехал в тальники и спешился. Привязав коня, спустился на песчаный берег, разделся, бросив одежду на омытую росой гальку. Привыкая к холоду, медленно забрел в воду по пояс и, нырнув, бесшумно поплыл поперек течения, по-собачьи сильно гребя под водой. Вышел к другому берегу почти напротив, постоял по пояс в воде, плескаясь, растирая плечи и грудь, поглядел на солнечные блики ниже по течению и поплыл обратно.

Искупавшись, медленно вышел на берег. Прохладная вода взбодрила тело, прояснила голову. Он постелил рубаху на песке, сел, глядя на спокойную гладь реки, на пологий противоположный берег, за которым тянулась вдаль зеленеющая холмистая степь…

* * *

Тэмуджин вернулся перед полуднем. Курень уже снялся с обжитого места и был готов к кочевке. Юрты все были разобраны и уложены в повозки. На земле желтели круги с очагами посередине, тут и там одиноко торчали коновязи. На месте бывших айлов всюду теснились арбы, запряженные в бычьи упряжки, вереницами тянулись навьюченные кони и верблюды.

Охранный отряд, выстроившись в колонну по четыре, ощетиненный копьями, стоял в сторонке. Боорчи и Джэлмэ проезжали вдоль рядов, осматривали воинов.

Тэмуджин взглянул в сторону айла Джамухи – там все еще укладывали вещи. Сам Джамуха неподвижно сидел у внешнего очага, сгорбившись, упорно глядя в догорающий огонек, словно не замечая ничего вокруг.

Мать Оэлун подала Тэмуджину туес с арзой, а сама взяла молоко. Вместе покапали на оставляемые очаги, брызнули по восьми сторонам.

Сняв шапки, возблагодарили духов урочища за благополучную зимовку, поклонились на четыре стороны и сели на коней. Мать Оэлун с пятилетней Тэмулун и Бортэ с младенцем в руках сели в крытую повозку.

Тэмуджин с братьями в сопровождении нескольких посыльных тронули первыми. Знамя держал Хасар. Справа и слева, пропуская их, стояли готовые в путь айлы. Подданные снимали шапки, кланялись знамени.

Когда они выехали на простор, их догнал Джамуха со своими нукерами. Знамя его, старинное копье с расчесанным черным хвостом, держал Тайчар, младший брат анды. Джамуха поравнялся с Тэмуджином, и все остальные приотстали на несколько шагов.

– Я как утром вышел от тебя, не выпил ни чашки, – не то хвалясь, не то жалуясь, сказал Джамуха. – Ты прав, нельзя много пить, к хорошему это не приведет. Вот ты мало пьешь, а я много, не иначе во мне какой-то червь сидит и подговаривает: давай выпьем, будет хорошо, весело. Я-то знаю, что на самом деле от архи только вред, но слушаюсь его, пью. Сначала как будто хорошо, исчезают все тревоги и заботы, а потом плохо, болею сильно – надо опять поправлять голову, вот так и продолжается. Знаю, что надо кончать с этим, но почему-то все откладываю, откладываю… Но я брошу это дело, как ножом отрежу, вот увидишь. Ведь ты веришь, что я переборю себя?

– Не знаю.

– Значит, не веришь. Неужели ты считаешь, что я такой уж никчемный человек? – повернувшись к нему, обиженно спросил Джамуха. – Ты что-то очень уж плохо обо мне думаешь.

Тэмуджин промолчал.

Они приблизились к броду, и Тэмуджин первым направил коня в реку. Вода доходила до стремени. По глади реки донесся отдаленный шум. Тэмуджин вгляделся: выше по течению в перестрелах семи или восьми переправлялась какая-то сотня.

«Должно быть, это из тысячи Асалху, – подумал он. – Там неподалеку его курень. Наверно, передовых выслал…»