Как бы там ни было, армия Наполеона перешла через Траун, сожгла мост у Маутхаузена, перешла Энс и дошла до Мёлька, не зная, находится ли генерал Хиллер между Веной и нами, или он перешел Дунай, чтобы соединиться с эрцгерцогом Карлом. Некоторые шпионы, напротив, уверяли, что это эрцгерцог Карл перешел Дунай, чтобы соединиться с генералом Хиллером, и что на другой день мы встретимся со всей австрийской армией в сильной позиции перед Санкт-Пёльтеном. Тогда мы должны готовиться к большому сражению. В противоположном случае надо будет быстро идти на Вену, чтобы быть там раньше неприятельской армии, которая направлялась к столице по противоположному берегу.

Император был в большой нерешительности, поскольку не было точных сведений, позволяющих ответить на вопрос: генерал Хиллер перешел Дунай или он находился еще перед нами под прикрытием легкой кавалерии, все время скрывающейся от нас, не позволяющей подойти к ней достаточно близко, чтобы нельзя было взять пленных, от которых можно было бы получить какие-либо сведения. Все выглядело очень неопределенным, когда 7 мая, мы пришли в Мёльк.

И именно в Мёльке, мои дорогие дети, я совершил поступок, воспоминание о котором мне льстит больше всего, потому что до сих пор я подвергался опасности, выполняя приказы моих командиров. На этот же раз я сам бросил вызов смерти, чтобы быть полезным своей стране, служить императору и добыть себе немного славы.

Император предлагает мне очень опасное дело. — Я соглашаюсь и выполняю его для армии. — Результаты этой вылазки

Прелестный городок Мёльк расположен на берегу Дуная под огромной скалой с выступом, на вершине которой находится монастырь бенедиктинцев, считающийся одним из самых красивых и богатых в христианском мире. Из монастырских покоев открывается вид на Дунай, на оба его берега. Император и маршалы, среди которых был и Ланн, обосновались в монастыре, а наш штаб — в доме у городского кюре. Вся неделя была очень дождливой, последние сутки дождь шел непрерывно. В Дунае и его притоках поднялась вода. Наступила ночь, мы с товарищами были рады находиться в такую погоду в убежище и весело ужинали с кюре, приятным человеком, который угощал нас великолепными блюдами, когда дежурный адъютант пришел за мной по приказу маршала Ланна, сказав, что я тотчас же должен подняться в монастырь. Мне было так хорошо там, где я находился, мне так не хотелось покидать хороший ужин и теплый дом, чтобы идти мокнуть под дождем! Но надо было выполнять приказ.

Все коридоры и низкие залы монастыря были полны гвардейскими гренадерами и егерями, прогоняющими с помощью доброго монастырского вина усталость последних дней. Еще по дороге в гостиную я понял, что меня позвали по серьезному делу, так как генералы, камергеры, дежурные офицеры — все повторяли: «За вами послал император!» Некоторые добавляли: «Может быть, чтобы вручить вам звание начальника эскадрона». Но я понимал, что не такая я важная персона, чтобы государь посылал за мной в такой час и стал вручать мне новое звание! Меня провели в огромную великолепную галерею, балкон которой выходил в сторону Дуная. Император ужинал с несколькими маршалами и аббатом монастыря, имевшим сан епископа. Увидев меня, император вышел из-за стола, направился к большому балкону, и я услышал, как он негромко сказал шедшему за ним маршалу Ланну: «Выполнить этот план почти невозможно. Это означает послать вашего храброго офицера на верную смерть!» — «И он пойдет, сир, я в этом уверен, — ответил маршал, — он пойдет. Впрочем, мы можем спросить его самого».

Взяв меня за руку, маршал открыл балконное окно, из которого вдалеке был виден Дунай. Его огромная ширина, утроившись в результате разлива, была не менее целого лье! Сильный ветер поднимал волны на реке, и их шум доносился до нас. Шел проливной дождь, ночь была очень темной. Но на другой стороне можно было все же различить длинную линию бивуачных огней. Наполеон, маршал Ланн и я были возле балкона одни, и маршал сказал мне: «Там, на другой стороне реки, австрийский лагерь. Император хочет как можно скорее узнать, там ли корпус генерала Хиллера, или он все еще на этом берегу. Чтобы узнать это, нужен умный и храбрый человек, который переправится через Дунай и захватит вражеского языка. Я заверил императора, что вы сделаете это!» Тогда Наполеон мне сказал: «Я хочу заметить, что не отдаю вам приказ, а выражаю только пожелание. Я знаю, что это очень опасное дело, и вы можете отказаться, не опасаясь вызвать мое неудовольствие. Пройдите в соседнюю комнату, чтобы подумать, и возвращайтесь честно сказать нам о своем решении».

Признаюсь, услышав предложение маршала Ланна, я весь покрылся холодным потом. Но в тот же момент меня охватило чувство, которое я не мог бы определить четко, но в нем любовь к родине и жажда славы слились с высокой гордостью. Эта смесь разожгла мой пыл, и я подумал: «Как! У императора здесь целая армия из 150 тысяч преданных солдат, 25 тысяч его гвардейцев, самых храбрых из храбрых, его окружают адъютанты, офицеры для поручений. Однако когда речь зашла о деле, требующем ума и отваги, то именно меня! меня! выбрали император и храбрый маршал Ланн!!!» «Я пойду, сир! — вскричал я без колебаний. — Я пойду! И если погибну, я вверяю мою матушку заботам Вашего Величества!» Император потрепал меня за ухо в знак удовлетворения, а маршал протянул руку и воскликнул: «Я же говорил Вашему Величеству, что он пойдет!.. Вот это и называется быть храбрым солдатом!»[70]

Решение было принято, теперь надо было подумать, как его выполнить. Император вызвал своего адъютанта генерала Бертрана, генерала Дорсенна, гренадеров своей гвардии, а также командующего ставкой и приказал им предоставить мне все, что я сочту нужным. По моей просьбе пехотный пикет отправился в город за бургомистром, а также должен был найти старшину лодочников с пятью лучших его людей.

Среди самых храбрых, но еще не получивших наград выбрали капрала и пятерых пеших гренадеров Старой гвардии. Они все говорили по-немецки. Все они добровольно вызвались меня сопровождать. Император принял эту шестерку и обещал им по возвращении кресты, на что они ответили «Да здравствует император!» — и пошли готовиться. Когда же переводчик объяснил пяти лодочникам, что надо будет переправиться на другой берег Дуная, они упали на колени и стали рыдать. Старейшина заявил, что лучше уж расстрелять их на месте, чем отправлять на верную смерть. Переправа была совершенно невыполнимой не только из-за сильной волны, которая перевернет лодку, но также потому, что по притокам в Дунай принесло много недавно срубленных в соседних горах елей, и в темноте лодка обязательно наткнется на стволы и получит течь. К тому же как пристать к противоположному берегу посреди ивняка, не повредив лодку, да и не зная, насколько разлилась река?.. Старшина пришел к выводу, что операцию осуществить невозможно.