Киран разгладил свой килт и попытался скрыть смущение, когда поклонился нам и продолжил свой путь через комнату – на этот раз смотря себе под ноги.

Я взглянула на Келума. Его корона исчезла, но я почти видела, как она светится, как пульсирует под его бледной кожей.

– Полагаю, ты отчитаешь меня за то, что я подставила ему подножку. Скажешь, что это было некрасиво?

Люмин усмехнулся.

– Не было ничего такого, чего бы он не заслуживал.

Я изогнула бровь.

– Неужели Люмин ревнует?

– Вовсе нет, – возразил он, но с лица его исчезла невозмутимость.

Сначала я танцевала с Бероном и Рейаном. Мы втроем покачивались, пока Берон держал моего сына. На следующий танец меня пригласил Холт. Амарис позволила Рейану взять ее за руки и повести в центр комнаты, умиляясь тому, как мой сын поворачивается и кружится.

Холт наступил мне на ноги по меньшей мере дюжину раз, дважды извинившись. Падрен и Малия танцевали с Рейаном, пока я вела Волка к остальным танцующим парам. К большому огорчению его матери, вокруг нас образовалась толпа.

Когда мы двигались как единое целое, я наконец смогла увидеть, что Чейз был прав. Гелиоанские танцы были гораздо более чувственными, чем танцы Люмины. Они были созданы для едва заметных прикосновений, кокетливых взглядов и ухмылок Берона в ответ на внимание, которое я ему уделяла.

Говоря о Чейзе, он ухмыльнулся, как волк, со своего места за столом и поднял бокал, когда мы с Бероном сделали паузу между танцами.

В ту ночь мы пировали вместе, сидя за одним столом, как стая, связанная волчьими, кровными и дружескими связями. На какое-то время я забыла о завтрашнем дне и позволила сосредоточиться на настоящем моменте, как и советовал Келум.

Это было великолепно.

В конце ночи я отнесла Рейана в свою комнату и уложила его в постель после того, как Берон откинул для него одеяло.

У нас все еще кружилась голова. Мы не могли перестать улыбаться, наслаждаясь эйфорией, которую обеспечил нам вечер. Мы пронеслись по балкону, где Люмос бросал на нас свои бледные лучи.

– Асена, – выдохнул Берон, нежно обнимая меня за талию и притягивая к себе. Волчица. Мое платье из огня теней вспыхнуло и замерцало в его глазах. – Темное солнце. Дар луны. Огонь моего сердца, – прохрипел он, нежно целуя меня в губы. – Королева Волков.

Он достал что-то из кармана брюк. Это была серебряная манжета, инкрустированная клыками и когтями. Я не смогла сдержать улыбку. В конце концов, Сфинкс оказалась права, когда назвала меня Королевой Волков. Королевой Когтей и Зубов.

Мое бессмертное сердце забилось быстрее, будто бы увеличилось в груди и рванулось к моему Волку. Взволнованный Берон нахмурился.

– Я хочу, чтобы все оставшиеся удары моего сердца принадлежали тебе.

Прежде чем он успел договорить, я протянула руку, чтобы он надел манжету.

– А оставшиеся удары моего сердца принадлежат тебе.

– Но твое будет жить вечно, – возразил он. – Однажды ты забудешь меня.

– Я никогда не смогу забыть тебя, Берон. Мы связаны. Такое невозможно забыть.

– Наша связь для меня все, – выдохнул он. – Все, Ситали.

Я улыбнулась.

– Вот и прекрасно. Тогда вытяни руку, чтобы я могла надеть на нее манжету и таким образом пометить свою территорию…

Берон ухмыльнулся.

– Очень по-волчьи.

Я игриво пожала плечами и провела пальцем линию вокруг его бицепса. Тень скользнула волной по его коже, пока я не подула на нее. От этого она загорелась.

– Огонь Тени. Частичка меня. Точно так же, как манжета, которую ты надел мне на руку.

Он целовал меня до тех пор, пока я не опьянела от ощущения его мягких губ и уверенных рук. Когда Люмос ушел, чтобы освободить место для Сол, Берон отстранился и пообещал, что в будущем у нас будет много насыщенных ночей, проведенных вместе.

Скульптор пообещал, что Сол и Люмос помогут, когда я попрошу совета. Творец как всегда оказался прав. Боги света ответили на мои вопросы и терпеливо объяснили, как обстояли дела до того, как Анубис попытался нарушить баланс.

Духи, ходящие по земле, нуждались в чем-то, что будет притягивать их к почве. Раньше земля вращалась так быстро, что ее сила удерживала их на месте. Тогда Сол и Люмосу не нужно было двигаться по небосклону. Они поднимались в небо, а вращающийся мир создавал впечатление, что Сол восходит и заходит. Люмос же путешествовал по ночному небу, а его лицо менялось каждую ночь, образуя фазы.

Когда мир замер, Сол и Люмос использовали свою силу, чтобы плотно прижимать духов, облаченных в плоть, к песку и почве. Только моя сила могла снова привести мир в движение.

В тот момент, когда история была закончена, я инстинктивно поняла, что нужно сделать. Скульптор все еще указывал мне путь.

Я легко научилась собирать тени и направлять их, чтобы привести землю в движение. Люмос и Сол были рады этой перемене. Пусть они и были могущественными богами, но иногда и боги могли уставать.

После выполнения собственных предназначений, а также предназначения Анубиса, эти двое нуждались в долгом восстановительном отдыхе.

В тот день, когда ко мне были посланы духи, спустившиеся с неба, как маленькие клочья облаков, а затем пролившиеся, как проливной дождь, произошло затмение. Духов было так много, что я была бы ошеломлена, но Скульптор отсек мои сомнения и страхи. Я приняла свою силу, приняла свои тени и была готова проводить души в Земли Теней.

Это место должно было стать их домом, спокойным пристанищем для отдыха. Хотя они все еще могли свободно бродить по миру. Они имели право странствовать, направлять своих потомков и наслаждаться вечным покоем.

У основания обсидиановой пирамиды я нашла среди них отца Келума и Берона. Он представился и, прежде чем исчезнуть, посоветовал мне быть терпеливым с его женой.

После чего я нашла Мерика, который сказал, что гордится тем, что я сделала. Он верил, что благодаря мне все наконец-то наладилось. Его оптимистичность поражала. Он сказал, что любит меня, и я ответила тем же. Рассказы о Рейане придавали ему сил. Затем Мерик оставил меня и направился в сторону Гелиоса, чтобы повидаться с сыном.

Наконец-то я нашла свою маму. Она сразу узнала меня и рассказала, как наблюдала за тем, как я расту и взрослею, превращаясь в ту женщину, которой была сейчас. Она видела, как я пережила то, чего никому не следовало бы пережить. Она также видела мой триумф. Когда она попыталась обнять меня, я на мгновение почувствовала ее прохладное прикосновение. Именно тогда я поняла, что теплота, которая у нее когда-то была, исчезла. Я никогда не чувствовала, как она обнимает меня, и никогда не почувствую. Мое сердце отяжелело от осознания этого.