– Да ладно, – Аэлла махнула рукой.

Ей стало все равно. Он прав, этот странный актер-неудачник,чего она так беспокоится о кондиционере? Железка, машинка, сломается – можнопочинить, нельзя починить – можно купить новый. Черт с ним.

– Аэлла, а почему вы за все эти годы так и непереехали? – спросил Тарнович. – Вы стали успешной, богатой, а живетевсе в той же квартире. Я был уверен, что вы уже давно поменяли жилье.

– А зачем менять? Я построила дом на Новой Риге, аквартира меня и эта устраивает, она достаточно большая для меня одной. Я ееотделала по евростандарту, купила дорогую мебель, разве сюда стыдно пригласитьгостей?

– Не стыдно, – признал он. – Но я почему-тодумал, что у людей вашего уровня должны быть какие-то невероятные хоромы.

– Вот на Новой Риге у меня хоромы и есть, –рассмеялась она. – Я приезжаю туда, если есть силы и время после работы,ну и в выходные, конечно. А сегодня я очень устала.

Приготовленная Кириллом яичница показалась ей самым вкуснымблюдом, которое ей доводилось есть за последние годы. Аэлла ела и исподвольпоглядывала на Тарновича. Она ни секунды не сомневалась в том, что он захочетостаться у нее на ночь, и прикидывала, хочет ли этого она сама. С однойстороны, любовник на десяток, а то и больше лет моложе – это повышаетсамооценку и греет душу. К тому же он потратил на решение проблем Аэллы целыйдень и теперь так трогательно за ней ухаживает, что имеет полное право накомпенсацию. Любой труд должен быть оплачен. Но с другой стороны, она такизмучилась, так устала… «Пусть останется, – решила она в конце концов,собирая корочкой белого хлеба остатки с тарелки, как делала в детстве. –Для тонуса не помешает. А отдохнуть и выспаться я еще успею».

– На что же вы жили, когда не снимались и не играли втеатре? – спросила она за чаем с пирожными.

– Подрабатывал, где мог. И Дедом Морозом, и на детскихутренниках, и на рынке торговал, и машины перегонял, да чем только незанимался, чтобы прокормиться.

И снова Аэлла удивилась его откровенности и полномуотсутствию пафоса. Другой бы на его месте стал, наверное, сетовать на то, чтоего талант не оценили по достоинству, ругать критиков, злобно сплетничать оболее успешных коллегах по цеху, а Кирилл просто рассказывал о своей жизни, о такой,какой она была, без прикрас и попыток выглядеть непризнанным гением. Такие людиАэлле Александриди до сих пор не встречались, и она никак не могла избавитьсяот ощущения неправдоподобности происходящего.

– Может, перейдем на «ты»? – предложила она.

– Согласен, – кивнул Тарнович.

Следующим шагом, в ее представлении, должно было быть еговстречное предложение выпить на брудершафт, тост закончился бы обязательным втаких случаях поцелуем, а дальше все покатится в заданном направлении. НоКирилл ничего такого не сказал и даже не намекнул на возможность выпить. Этобыло совсем уж странно, если учесть продекларированную им любовь к спиртному.

Он вымыл посуду и собрался уходить. «Стесняется, –подумала Аэлла. – И правильно. Кто он и кто я. Огромная разница. Он –актер-неудачник, бесталанный и пьющий. А я – это я».

– Хочешь остаться? – спросила она как можноравнодушнее.

Кирилл отошел на несколько шагов и прислонился к стене.

– Хочу, – просто ответил он. – Но ты сегоднястрашно устала. Тебе нужно отдохнуть. И потом, мы знакомы всего один день. Акак же ухаживания? Ты готова их пропустить?

– Готова, – кивнула Аэлла. – Я уже не в томвозрасте, когда это имеет значение. Я за свою жизнь столько их получила, чтонабила оскомину.

– А я – нет. Я мало ухаживал за женщинами, у меня чащевсего все получалось сразу и без прелюдий. Это скучно. Не лишай меня радости.Давай ты сегодня поспишь, наберешься сил, а завтра я приду к тебе в клинику и…

– И будем решать вопрос с твоей пластикой, – снеожиданной для самой себя злостью проговорила она. – Заодно и машину своюзаберешь.

– И я начну за тобой ухаживать. Дай мне хотя бы одиндень, чтобы я мог принести тебе цветы, иначе я не смогу себя уважать.

Аэлла закрыла за ним дверь и вздохнула с облегчением. Можнонаконец лечь, вытянуться под шелковистой простыней и замереть. Никуда небежать, ни с кем не разговаривать, не напрягаться. Хорошо, что он не остался.Но все-таки ужасно жаль, что он не остался. Ничего, останется завтра. Или послезавтра.Ей спешить некуда.

Она умылась, наложила на лицо крем и легла. Как же,оказывается, приятно не быть самой-самой, какой она стремилась быть всю жизнь.Как хорошо, когда рядом с тобой есть человек, который берет на себя твоипроблемы, принимает за тебя какие-то решения, помогает их выполнять, как легко,когда можно признаться, что хочешь обыкновенную яичницу, а не суп из акульихплавников, как удобно сидеть за столом, поджав под себя одну ногу иссутулившись. Уже засыпая, Аэлла неожиданно поняла, что не простит себе, еслиупустит Тарновича.

* * *

– Что годы с людьми делают, – констатировалКамень. – Аэллу прямо не узнать. Это ж надо – с первым встречным такоткровенничать! Он что, действительно такой харизматичный, этот Кирилл?

– Чего ты бранишься? – Ворон немедленнооскорбился. – Слово какое-то выдумал… Некрасивое слово, почти какматерное. Будешь меня угнетать – перестану рассказывать. И вообще, что вы замоду такую взяли во всем меня обвинять? Я вам рассказываю, как все было, а есливам что не нравится, то я сразу плохой.

– Да отличный ты, отличный, – стал успокаивать егоКамень. – И все мне нравится. Я только насчет Кирилла уточнил.

– Нет, – у Ворона явно возникло настроениепообижаться и сделать всех вокруг виноватыми, – это уже не первый случай,когда вам не нравится, как люди себя ведут, а вы свою злость на менявыплескиваете. Хватит, натерпелся я за свой век.

Камень начал терять терпение и сердиться.

– Господи, ну что ты раскапризничался? Кому тут что ненравится? Кто тебе хоть слово сказал? С чего все эти огульные обвинения?

– А с того, что вы все с самого начала гнобили меня ивсю мою красоту поуродовали! – заявил Ворон.

Камень озадаченно посмотрел на друга.

– Ты что, собственно говоря, имеешь в виду? Кто тебяпоуродовал?

– А ты что, не помнишь? – разъяренно закричалВорон. – Ты забыл, каким я был красивым, белым, пушистым? Эта кокеткаКоронида, дочка Флегия, решила, видите ли, что Аполлон ее разлюбил, и поскореевыскочила замуж на Исхиса. Помнишь, был такой крендель в Аркадии?

– Помню, но смутно. А ты тут при чем?

– Так я, как дурак, полетел к Аполлону, чтобы егопроинформировать, так, мол, и так, не надейся зазря, она теперь другому отданаи будет век ему верна. А он что сделал, этот придурок?