– Опиумные бомбы, – отметил Катай. – Это все, что у них есть?

Он выглядел разочарованным. Рин тоже не могла скрыть презрения. Цзиньчжоу с такой уверенностью отказался от переговоров, что Рин всерьез обеспокоилась – нет, даже понадеялась, что у них есть какой-то секрет, новая технология обороны.

А вместо этого они просто подписали себе смертный приговор.

Отряд-приманка сломал строй. Им позволили отступить, поскольку отряду следовало лишь отвлечь на себя артиллерию, а не прорывать оборону. Волна пламени распалась на десятки отдельных факелов, а те гасли по мере того, как бегущие солдаты роняли их на землю.

Отступление выглядело хаотичным, но никто не пострадал. Солдат снабдили намоченными в воде масками, которые ненадолго предохранят от опиума, и этого времени будет достаточно для отступления.

Рин повернулась к Дулину. Тот поднес к лицу подзорную трубу. Его правая рука сжалась в кулак, отбивавший лихой ритм по колену.

Дулин явно нервничал перед сражением. На краткий миг Рин пожалела, что уже так привыкла к войне и ее больше не охватывает этот сбивающий с ног экстаз нервного напряжения.

– Твоя очередь, – сказала она. – Пошли.

Когда они вышли из леса, их тут же встретил град стрел. Защитники Цзиньчжоу не были настолько глупы, чтобы надеяться, будто первая атака будет и последней. Лучники стояли на всех стенах, и, когда войска Рин вышли из леса, еще больше солдат хлынуло на восточную стену.

Южане накрыли головы щитами и в плотном строю побежали к воротам. Стрела за стрелой вонзались в тонкое дерево, отделяющее кожу Рин от железных наконечников, и ее руки слегка дрожали. А потом онемели. Стиснув зубы, она мчалась вперед, не сводя взгляда с высокой каменной стены. Во время тренировки она решила, что Дулин проделает воронку в десяти шагах от стены. Осталось преодолеть девяносто.

Где-то слева раскатился грохот. В воздух взметнулись кровь и кости, падали тела. Рин бежала дальше, перепрыгивая через кровавое месиво. Семьдесят шагов.

– О боги, нет, – прошептал Дулин. – О боги, я не могу…

– Заткнись и беги дальше! – рявкнула Рин.

Пятьдесят шагов. Над головой что-то просвистело. Оба пригнулись, но продолжали бежать. За их спинами разорвался снаряд, послышались крики. Десять шагов.

Рин остановилась.

– Достаточно близко?

Солдаты сомкнули щиты над Дулином, и он застыл, крепко зажмурившись. Рин ждала, глядя на его дергающееся лицо.

Секунды показались вечностью.

Он был слишком испуган. Рин внезапно встревожилась. Он не сумеет сосредоточиться, слишком много… Ей вдруг стало казаться, что стрелы и снаряды падают слишком близко от них. Им страшно повезло протянуть так долго без единого ранения. Но теперь они были как на ладони, превратившись в неподвижные мишени, и в конце концов очередной снаряд…

И тут земля затряслась и пошла рябью. Каменные стены завибрировали, и это выглядело совершенно невероятно, Рин скорее поверила бы, что дрожит она, а не массивное каменное сооружение, но потом сверху посыпался водопад обломков и пыли.

Стена исчезла.

Она не рухнула. Не взорвалась. Камни не падали беспорядочной грудой под собственным весом, когда один увлекает за собой другой, как обычно падают проломленные стены. Нет, под стеной просто разверзлась земля. И стена исчезла вместе со стоящими на ней лучниками, обнажив город, как будто с пульсирующих внутренних органов сняли закрывающую их плоть.

Все стихло. Стрельба прекратилась. Дулин ошарашенно упал на колени.

– Отличная работа, – сказала Рин.

Дулин выглядел так, как будто его вот-вот вырвет.

Ничего, он придет в себя, решила Рин. А снесет еще несколько городов, и это превратится в рутину. Но сейчас у нее не было времени с ним нянчиться, нужно покорять город. Рин подняла левую руку, дав сигнал к наступлению, и армия южан хлынула через обломки стены.

Отряды солдат двинулись к Цзиньчжоу с севера и с юга, а Рин в одиночку занялась центральной частью. На бегу она услышала пронзительные вопли нарастающей паники. Пламя лизало плечи, а ее мишени звали на помощь, требуя выпустить опиумные бомбы, но было уже поздно. Слишком поздно. Защитники города перенесли запас опиумных бомб к западной стене, и пока бомбы перебрасывали в другие места, сражение уже завершилось.

Традиционного оружия для обороны города было явно недостаточно. Рукоятки мечей раскалялись добела прямо в руках. Копья и стрелы, которые солдаты выпускали в Рин, превращались в пепел уже в воздухе. Никто не мог подойти к ней и на десять шагов, потому что она превратилась в полыхающий и непроницаемый столб пламени.

Солдаты падали перед ней, как сгоревшие палочки.

Она запрокинула голову, открыла рот и выпустила из горла огонь.

О боги, как же это было приятно! Рин даже не осознавала, насколько скучала по этому чувству. Такой восторг она испытывала только на горе Тяньшань, а потом во время тренировок на плато, когда пламя свободно вздымалось по телу. С тех пор все чувства как будто приглушили. А теперь Рин получила все, к чему стремилась, удовлетворила свою жажду бесшабашного, ничем не сдерживаемого разрушения.

Однако чего-то все же не хватало. Что-то терзало ее изнутри – угрызения совести, становящиеся все сильнее с каждым криком, когда вокруг падали тела, чернели и съеживались.

Она не чувствовала ярости. Происходящее не имело ничего общего с возмездием. Эти войска не делали ей ничего плохого. У Рин не было причин их ненавидеть. Все это казалось неправильным, слишком жестоким.

Пламя отступило и потухло.

Да что это с ней? Обычно Рин так быстро охватывал восторг, когда ярость находила выход и цель. Прежде Рин не испытывала трудностей, вызывая гнев, он тлел внутри теплым, никогда не затухающим угольком.

Ей и раньше приходилось обращать огонь против соотечественников. Она с легкостью делала это у Красных утесов, не моргнув глазом сжигала целые корабли. Но впервые сжигала врагов, которые не напали первыми.

Это была не самооборона и не месть. А чистая агрессия.

«Но они сами сделали выбор, – напомнила она себе. – Мы дали им возможность сдаться, а они отказались. Они знали, кто я. И сами вырыли себе могилы».

Рин заглянула в свои самые темные глубины, и столб пламени снова разгорелся, испепеляя все вокруг со злобной силой.

Теперь огонь изменился, стал более жестоким и жадным, пожирал все вокруг не из-за страха и боли, его ярость подпитывалась жаждой власти.

Яростью от того, что ей не выказали должного уважения, посмели бросить вызов.

И этот огонь был жарче. Мрачнее.

Рин с содроганием поняла, что ей нравится это чувство.

Она была почти неуязвимой, и город вот-вот падет к ее ногам.