Я подергал, стукнул пару раз, крышка бессильно отвалилась,словно усталая собака вывалила язык. Мне на колени посыпалось множестве мелкойдряни, что возят только женщины: патроны с разнообразной помадой, десяток видовдезодорантов, три щеточки, одна со сломанной ручкой, коробочка с тушью дляресниц, пакетик с печеньем, половинка шоколадки.

– Извини, – сказала она поспешно и принялась торопливособирать с моих колен и запихивать обратно. – Все собираюсь навести порядок…все собираюсь…

Легкие быстрые пальцы, я помню их прикосновение, это у меняуже в крови, и сейчас, когда касалась меня, я ощутил жар, горячая кровьустремилась, имортист я или не имортист, к причинному месту. Я тупо уставилсяна них, но, когда кончики ее пальцев коснулись сквозь тонкую ткань брюкпричинного места, я перехватил ее за кисть, сказал с мукой:

– Таня… Зачем ты мучаешь меня?

– Бравлин, – проговорила она с трудом. – Этосовсем не просто…

– Для тебя?

Она уловила упрек, нахмурилась, глаза чуточку сузились,напоминая, что не надо путать секс и даже любовь с семейными обязанностями.Сейчас это не бог весть какие ценности, однако она их сохранила, тем более чтоу нее в самом деле чудесный муж, чудесная дочь и престарелые родители мужа, окоторых она привыкла заботиться, как о своих.

– Не стоит нам сидеть здесь, – проронила она,напоминая, что мы все равно под прицелом десятков пар глаз. – Как тыдумаешь?

– Это тебя бы в президенты, – ответил я.

Она не стала дожидаться, пока я открою ей дверцу, вышла сама,уверенная и самостоятельная женщина, в самом деле способная управлять не толькособой, но и обстоятельствами, я подхватил ее под локоть и повел по ступенькам вздание.

Охрана делала вид, что их нет, что они просто камни, и всепо дороге застывали, пока я вел эту женщину, не имеющую допуска в самое сердцеРоссии, Кремля и даже имортизма.

Александра взглянула стеклянными глазами, я провел Таню всвой кабинет и плотно прикрыл дверь. Она остановилась, осматриваясь, здесьмногое изменилось за последние дни: начали появляться роскошные вещички, то лииз Государственного музея, то ли обворовали Пушкинский, надо велеть раз инавсегда, чтобы прекратили. Величие создается не этими вот позолоченными илипусть даже золотыми штуками, хотя имитируется – и довольно успешно! – да,часто.

– Обустраиваешься, – проговорила она тихо.

– Без тебя – пустыня, – ответил я.

От нее пахло чисто и невинно, наверняка задействованы самыевысокие технологии для создания такого запаха, а потрудились химики в рангеакадемиков… но пахнет в самом деле нежно, зовуще, как будто эточетырнадцатилетняя Наташа Ростова, а не современная уверенная в себе женщина,для которой трахаться с мужчинами что сделать глоток кока-колы.

Ее теплые карие глаза, участливые и добрые, смотрели на меняс грустью и любовью. Коротко подстриженные волосы красиво обрамляли милоеличико, пухлые губы стали еще ярче, наливаясь жарким огнем.

Я наклонился к ее губам, она порывисто отстранилась, самаустыдилась своего жеста, сказала нервно:

– Извини, я очень спешила успеть к своей свекрови. У нееопять приступ, а никто не может их снимать, кроме меня… Она говорит, что у меняаура. Словом, что-то целебное от меня. Не знаю, я ничего не чувствую, но еслиона верит, если ей это помогает… Я что-то не то говорю? Я такая растерянная, яиногда сама не понимаю. Что говорю… И вообще, все так запуталось, что я простоне знаю… Мой психоаналитик говорит, что у меня сбой в гормональном балансе, ноэто брехня, у меня с гормонами всегда в порядке, сам знаешь… хоть я теперь ни скем, вот такая дура…

Она разволновалась, говорила торопливо, сбивчиво,выбалтывала те глупости, что совсем ни к селу ни к городу, большие карие глазастали совсем встревоженными, а затем и вовсе жалобными.

– Да-да, – сказал я как можно теплее, – у тебя сгормонами… Таня, ну иди же сюда. Или что-то случилось?

Она посмотрела на меня непонимающими глазами, а потом какбудто ухватилась за соломинку, выпалила:

– Да!

– Что, что случилось?

– А ты… ты меня не поздравил с днем рождения!

Я растерялся:

– Что?.. А-а…

– Вот тебе и «а-а», – сказала она с превеликой обидой,мне даже показалось, что в глазах блеснули слезы. – Всем дарят цветы,конфеты, всяких там игрушечных мишек, а ты даже… и после этого еще говоришь,что любишь?

Я поспешно ухватил ее, прижал к своей груди. Она некотороевремя противилась, как же, женская обида, но я удержал, хотя и чувствовал, чтоее холодок не растопил.

– День рождения, – сказал я, – это когда было?..Да, помню, помню… Да, людям нужен праздник, нужна красная дата в календаре. Илихотя бы просто дата, которую обведут красным карандашом. Или фломастером. Ибудут к этой дате готовиться, покупать подарки, а в этот день не будут… покрайней мере постараются быть приветливыми и заботливыми со своими женщинами.Во всяком случае, постараются хотя бы не обижать. Но как мне, как мне выделитьэту дату, когда я и так тебя люблю и люблю безмерно? Когда никакие даты вкалендаре, установленные в качестве официальных праздников по стране, не могутменя сдвинуть в ту или другую сторону?

Мой голос вздрагивал, я сам чувствовал в нем обиду, ещебольшую, чем у нее, хотел остановиться, как же: несерьезно, смешно даже, двоевзрослых и неглупых, очень даже неглупых людей меряются обидами, но эта обидасама говорила во мне, поднималась из глубин моей совсем не имортальей сути,отпихивала локтями разумные доводы и говорила, говорила, жаловалась…

Таня перестала вздрагивать, затихла, я чувствовал, какнаконец-то прислушивается, что вообще-то непросто, обычно слушаем и слышимтолько себя, а ее ладони на моей груди перестали упираться, я прижал ее крепче,и она прильнула вся, всем телом и, как я ощутил, всей своей сутью.

– Извини, – проговорила она наконец совсем тихо. –Это я так… нервничаю, завожусь на ровном месте… Не знаю, что со мной творится.У вас, мужчин, проще…

– Чем же проще? – спросил я с болью.

– У вас – работа.

– Как видишь, одной работы не хватает!

– Но ты же… имортист?

– Я тоже так думал, – ответил я. – А теперьполучается… нет, все равно я не потомок Хама. Я имортист, а то, что я не могужить без тебя, значит лишь, что любовь нам, высшим, необходима. Нам – любовь,дочеловекам – секс, каждому да воздастся свое, от каждого да потребуется тожесвое…

Она отстранилась чуть, вскинула лицо с блестящими дорожкамислез. Губы тронула горькая улыбка.

– Добавляешь новую строчку в свой Устав Имортиста?

– Мы все время его пополняем. И еще долго будем пополнять.При всей ясности целей имортизма всегда найдутся умельцы, что истолкуютневерно. Таких, понятно, будет больше. Лишь треть из них – дураки, хоть и сдипломами, а две трети – хитрецы, что спешно начнут приспосабливать высокоеучение для своих мелких хамских целей.