Президент Пфайфер заехал за мной в резиденцию, никакогозавтрака, сразу же в лимузин, поехали теперь в его дворец, где свершитсяподписание всех договоров.

Мы катили по Елисейским Полям, я сказал с неловкостью:

– Ну что вы делаете, зачем перекрыли движение?

– У вас же в России перекрывают!

– Так я же сейчас во Франции…

Этьен сказал весело:

– Да и я заодно прокачусь по-русски! Примажусь. Оченьщекочущее чувство, когда для тебя замораживают жизнь на всем протяжении пути.Хорошо быть русским президентом. Это почти что царем, да?

– Да, – сказал я горько, – это и хреново.

Он удивился:

– Почему?

– Полагаете, хорошо быть царем рабов?.. А если не рабы, то иты уже не царь.

– Увы, – сказал он со вздохом, – потому-товосточные деспотии и разваливались. Рабами управлять приятно, но для страны –гибельно. Потому так важно, чтобы побольше свободных, а из свободных – побольшеимортистов. Здесь наши взгляды абсолютно сходятся. Об этом надо обязательноупомянуть в совместном меморандуме. Даже особо отметить полное совпадениевзглядов. Отличия у нас начинаются только в способах реализации. Мыпредпочитаем путь эволюции, вы – революции. Но об этом говорить в совместномкоммюнике не стоит, я думаю.

– Не стоит, – согласился я. – Еще как не стоит.Просто мы считаем, что для спасения уже не каких-то позиций, а всегочеловечества нужны крутые и решительные меры. Даже жестокие!..

Он подумал, кивнул:

– Ладно, с этим прояснили. Теперь немного о международныхделах. Что вы скажете, к примеру, о Китае?

Вопрос меня немного удивил, я не сразу сообразил, к чемуменя подталкивают, пожал плечами:

– Полагаете, что нас должна устрашить быстро растущая мощьКитая? Ведь они наши соседи… Уже и Штаты усмотрели в Поднебесной будущую угрозуих планам… Наивные!

Он удивился:

– Разве не так? А вы угрозы со стороны такого огромногососеда изволите в упор не видеть?

– Изволю, – ответил я хладнокровно. – Именно вупор. Издали, кстати, тоже.

Он спросил с великим интересом:

– Но как же?.. А статистические данные?..

Я покачал головой:

– На примере внезапно возникшего имортизма вы еще неубедились, что вовсе не экономика правит миром, как вас пытаются уверить юсовцыи их прихвостни? Китаю до мощи заокеанской империи расти еще двадцать-тридцатьлет. Это крохотный срок, согласен. Да еще для такой медленно эволюционирующейстраны, как Китай. Но все процессы убыстрились, все! Во всем мире. Сейчас все несется,как сорвавшийся с цепи злой пес, глаза вразбег: кого бы укусить! Угрозаисламской экспансии куда серьезнее, чем улиточно ползущий к своей будущейневероятной мощи Китай. Еще не верите? Ислам – наступательная религия, варабском мире мощный пассионарный толчок, ислам захватывает позиции по всемумиру. Да и во Франции укрепляется, вы об этом, возможно, самым краешкомкакого-нибудь из ухов слышали?

– Увы, – вздохнул Этьен. – Наслышан. Это нашазаноза… но это не для коммюнике, понятно. Для коммюнике мы все живем в мире исогласии, а мусульмане успешно интегрируются в нашу жизнь.

– Китай… – сказал я медленно, – он никогда не наступал.Никогда. Пять тысяч лет в своих границах. И даже если вздумает когда-то выйти,столкнуться придется не с США, как сейчас предсказывают, а с исламом. Но,думаю, еще раньше Китаю придется перейти в глухую оборону. И снова отгородитьсяВеликой Китайской стеной… на этот раз уже от исламского окружения.

Он смотрел на меня хитро, погрозил пальцем:

– Почему промолчали про имортизм?

– Из скромности, – ответил я в таком же легком тоне,восстанавливая французскость беседы, а то что-то слишком соскользнули ввагнеровскую немецкость. – Понятно же, что на самом деле миром правитьбудет имортизм.

Он весело расхохотался, жизнерадостный и раскованный, повнешности и повадкам – вылитый француз, типичнейший, почти лубочный, но нестоит забывать, что и Наполеон, и де Голль тоже были французами от макушки допят, однако под налетом беззаботной беспечности у них был точный расчет, и обазнали, что стране необходимо.

Это союзники, сказал я себе наконец. Как бы пока что нипротивились, но союзники не только в отдельных обществах имортистов, как в СШАили в Англии, но и целиком, как народ. Один из важнейших столбов, на которыхдержится религиозное учение, – способность объединять вокруг своей идеилюдей разных по национальности, происхождению и прочим данным. На этом полетерпят крах как фашизмы, так и коммунизмы: одни принимали в «свои» по крови,другие – по пролетарскому происхождению. Так же не живучи идеи белогобольшинства или негритянского экстремизма, и, конечно, иудаизма, ибо там неизжита главенствующая идея, что у неевреев вообще нет души. Даже самая пугающаяпотенциалом страна – Китай, и та замкнута на своем китайстве, и только имортизмабсолютно свободен для всех, ибо его религия – духовное начало в человеке, егоум и воля. Для имортизма уж точно нет ни эллина, ни иудея, ни китайца.

Сам по себе имортизм – самая мирная религия, какая толькоможет существовать. Для нее есть только один путь – развивать духовное начало вчеловеке, то есть философию, науку, культуру, искусство, технику, избегатьвсего того, что может помешать двигаться без помех по пути развития, по пути кБогу.

Но когда человеческое общество зависло над краем пропасти,когда возникла угроза самому роду homo sapiens, за оружие взялись даже те, ктоникогда за него не брался: ученые, люди культуры, философы. Имортизм – и естьто оружие, что защищает действительно лучших людей, а весь мусор человеческий,которого стало угрожающе много, велит… словом, с мусором поступить так, какпринято с ним поступать.

– Ого, – прервал мои раздумья Этьен, – смотрите,сколько российских флагов!

– Это же ваше пожелание, – укорил я.

– Ничего подобного, – запротестовал он. – Это всемэр Парижа! У меня нет над ним власти, вы еще не знаете нашу систему!

– Передайте ему от меня поклон.

– Я ему передам, – ответил он угрожающе. – Менятак ни разу не встречал!

Машина подкатила к массивному особняку, спроектированномурукой мастера прошлых веков, передняя стена в колоннах, на крыше горгоны идраконы, красная ковровая дорожка от самой проезжей части и прямо к этомупрезидентскому дворцу через широкие мраморные ступени.

Мы вышли навстречу вспышкам фотокамер, улыбались, делалидружественные жесты, как ацтекские цари демонстрировали свое прекрасноенастроение, ведь от нашего здоровья зависят и урожаи в наших странах, наконецЭтьен сказал, сохраняя всю ту же приветливую улыбку для тележурналистов: