с жадностью уплетала их, потому что ей редко приходилось лакомиться. Все же она угощала и других.

Халме увлеченно рассказывал о том новом, что он узнал в последнее время.

— Я прочел одну книжечку мадам Блаватской, которую выписал случайно, не имея представления о ее содержании. Потом я выписал еще несколько книг этого же рода, и в них я нашел подтверждение многим собственным мыслям. Оказывается, наша душа представляет собою некое астральное существо, которое обитает в нашем теле, как в оболочке, однако может и покидать его в ряде случаев еще до наступления смерти. Опять же смерть в моем понимании есть лишь момент, когда наше астральное существо покидает тело навсегда.

Аксели слушал рассуждения Халме и хмурился. Все это было для него непонятно, но он относился с глубоким почтением ко всякой книжной премудрости. Он верил, что Халме достиг того высокого понимания социализма, которое простому человеку недоступно.

Валенти сказал, барабаня пальцами по столу:

— Да. Дух — это высшее проявление жизни. Поэзия, например, возникает как попытка духа освободиться от оков тела.

Он встал, прошелся взад и вперед по комнате, потом стал в позу и начал:

Кто муж сей гордый? С берега реки

Что вдаль глядит, какие планы строя?

Могучий стан, горящие зрачки

И взмах к мечу приученной руки —

Все выдает в нем воина-героя.

Декламируя строки, он встряхивал головой, а закончив строфу, опустил руку широким взмахом. Едва он умолк, Ауне снова принялась сосать конфету. Халме искоса поглядывал на своего ученика. Парень завел привычку выхватывать слова у него изо рта! И тут же, простив юношеский задор, он сам начал объяснять дело более обстоятельно.

Аксели молчал. О материях такого рода ему нечего было сказать. Ауне тоже слушала рассеянно, посасывая карамель и время от времени тихонько почесывая бок о спинку стула. Ауне летом ходила работать в имение и все заработанные деньги тратила на наряды. У нее было даже пальто. Она держала его расстегнутым, открывая взорам черную короткую юбку и красную блузку. На блузке не хватало одной пуговицы и в щелку проглядывала рубашка, довольно грязная, как ясно видел Аксели, потому что его глаза упорно вертелись вокруг этих мест. Ему вспоминались слова Оскара, и теперь они не казались оскорбительными, а только больше разжигали любопытство.

Ауне собралась уходить, так как ей надоели разглагольствования мастера и брата, которые все более удалялись в туманные дебри. Тут и Аксели спохватился, что ему давно пора быть дома. Валенти высказал какую-то премудрость, которая, по мнению мастера, была лжемудростью, и мастер сказал, позевывая, словно ему наскучило слушать давно известные азбучные истины:

— Да-а... Много мудрецов и до нас шли этим путем, доискиваясь первопричин. Человек, н-да. Наша бренная оболочка живет на поверхности планеты Теллус — Земли, но наше астральное существо рвется в неведомые миры. Да. А вы уже уходите? Может быть, ты, Аксели, привезешь известь из лавки? Отто хотел приготовить раствор. Говорят, ему нужно несколько дней постоять.

— Да. Мы уже с Отто договорились.

— Вот как. Ну, спасибо тебе еще раз.

Ауне ушла. Аксели взял в передней свой топор и поспешил вдогонку. Она шла лениво, оглядываясь и в темноте почесывая бок, который начал зудеть еще в комнате, но там было неудобно почесаться хорошенько.

Когда Аксели догнал ее, она отдала ему последнюю конфету. Парень поблагодарил, надеясь начать разговор. Но разговор не клеился. Дорогу развезло. Стояла ранняя весна, небо заволокли тучи, и было темно. Верхушки деревьев смутно различались на белесом фоне облаков, сквозь которые чуть пробивалось слабое сияние прозрачной весенней ночи. Оголившаяся от снега черная земля тонула в темноте, но все-таки дорогу можно было различить по темному отражению неба в лужах, притаившихся по колеям и выбоинам.

Аксели сосал конфету. Молчание тяготило, но слова не шли на язык. Скоро будет дорожка, на которую ему придется свернуть, если не...

— Я бы проводил тебя, да боюсь, Оску может узнать.

— А-ах!.. ха-а... ха-а!.. Вот еще... Скажешь тоже!

Ауне словно очнулась. Судя по ее захлебывающемуся смеху, она уже поняла намерения парня. И более того, смех этот выражал одобрение. Она повернула к нему лицо и сказала со странной, кокетливой серьезностью в голосе:

— Я Оскара не люблю. Мне не такие нравятся.

— А какие?

— Да уж другие... Которые посерьезнее... У Оску ветер в голове.

— Да брось. Ведь ты Оскара любишь.

— Нет. Честное слово. Вот нисколечко. Я теперь тоже другая стала.

Хотя простодушный тяжелодум был сейчас не слишком проницателен, все же ему стало ясно, что дело лишь за инициативой. Аксели почувствовал, как к горлу подступает комок.

— Если не скажешь Оскару, так я провожу тебя. Вот и топор захватил на всякий случай.

— Ха-а-ха... ха!.. Для чего же тебе топор? Выдумаешь тоже...

Забыв свою давешнюю серьезность, она снова залилась смехом. Аксели обнял ее за талию. Девушка поежилась немного, но не отбросила его руки. У него перехватило дыхание. Он почувствовал близость и тепло ее мягкого, вяловатого тела и запах застарелого пота. Что-то в нем протестовало. Все это было так чуждо, не по-мужски и потому противно. Ему всегда бывало стыдно за такие позы, даже при взгляде со стороны. Но прикосновение горячило, и рука обвивалась крепче.

— Оставь... Вот ты какой!.. Ха-ах... Ха!..

— Какой же я?.. Самый обыкновенный.

— Да брось... Уж тебя-то все знают.

Зашли во двор Леппэнена. В окнах избушки было темно.

— Ну, я пойду.

— Погоди, не сразу. Успеешь еще.

— Холодновато что-то становится.

— Зайдем вон в баню, погреемся.

— Баня-то не топлена... да я и не...

— Ну, пойдем!..

Аксель стал тащить ее, она упиралась, хихикая. В маленькой прокопченной баньке было зябко и сыро, пахло колодным дымом, прелыми березовыми листьями и самодельным жидким мылом. Они сели на скамейку. В маленьком оконце едва-едва светлели три стекла, а вместо четвертого торчал какой-то мешок. Аксели заложил дверь своим топором. Возникло молчание, и Аксели опять растерялся. Он не мог выжать из себя ни слова, но тут Ауне начала вполголоса что-то напевать.

Парень нашел ее мягкие влажные губы, еще хранившие вкус карамели. Лишь на третий раз они лениво ответили ему. Так же лениво прозвучали известные слова, исстари повторяемые в бесчисленных темных уголках.

— Ну не надо... Я не для того сюда пришла. Какой ты настырный...

Он силой потащил ее на полок, но чувствовал,