Вы обязательно найдете свою любовь! Вы… Вы будете счастливы с этим человеком, он покажет вам весь мир и не даст вам печалиться ни дня. Он полюбит вас за ваш ум и доброту, а вы… – выдохнул Вильгельм. Он хотел продолжить, но слова застряли в середине горла, заставив его закашляться. На губах появилась капелька плазмы.

– Вильгельм, Вильгельм, боже, у вас кровь! – воскликнула Екатерина, как только увидела красное пятнышко на бледных, еще не вернувших свой цвет, губах Эльгендорфа.

Она достала откуда-то платочек и, лишь немного помедлив, аккуратно дотронулась до губы Вильгельма и вытерла плазму с бледной кожи. Вильгельм зажмурился. От девушки пахло розами.

– Благодарю вас, Екатерина. Вы так добры. Кому-то очень повезет назвать вас своей женой, – сказал он и отвернулся. Вильгельм не увидел, какими глазами посмотрела на него Екатерина и, наверное, то было к лучшему.

Они расходились уже ближе к ночи. Слуги приходили в покои Вильгельма, чтобы помочь ему приготовиться ко сну, а лекарь поднимался к нему, чтобы сделать укол.

Вильгельм сердечно попрощался и, посчитав, что лучшего времени не будет, поцеловал маленькую ладонь. Екатерина подняла на него глаза, голубые, словно раннее майское утро. Его глаза в полумраке комнаты казались черными.

– Клянусь, как только смогу спуститься вниз, покажу розы. И будь я проклят, если этого не случится, – прошептал он. Ее рука была зажата между его больших ладоней.

– Не нужно проклинать себя, Вильгельм, прошу! – испуганно выдохнула она и, вырвав свою ладонь из его горячего плена, обхватила двумя ладошками его руку. – Прошу, скажите, что больше такого никогда не скажете!

Он был так близко, что, наклонись совсем немного, и они бы столкнулись носами. Вильгельм не знал, что и делать. Так нельзя, это совсем не в духе времени. Но их не могли увидеть непривыкшие к вольностям глаза.

– Обещаю, Катя, обещаю, – прошептал он и будто что-то потянуло его вперед. Его ладонь перехватила ее, легонько сжала. Он почувствовал, как сбилось ее дыхание.

Но тут дверь распахнулась. В комнату вошел лекарь со слугой, который сразу же смутился и отвернулся. Старец этого не сделал. Наоборот, он не мог отвести взгляда от Вильгельма с Екатериной, а на его лице появилось странное выражение, то ли радости, то ли страха.

– До завтра, Екатерина Алексеевна, – прошептал Вильгельм и, вновь оставив горячий след губ на ее ладони, пропустил к выходу с балкона. Она, тяжело дыша, вышла из комнаты.

После этого вечера Вильгельм быстро пошел на поправку.

У него было много дел. Он начал самостоятельно отвечать на письма, разбирался со счетами и документами своего магазина, проводил расчеты и сверялся со списком качеств, которым должна была соответствовать Екатерина и удивлялся, что не было пока ни одного пункта, по которому она бы не подходила. Список своих дел, которые ему наиболее важны, он записал в дневнике, под цифрами. Благо, выполнить одно запланированное дело из списка ему посчастливилось довольно быстро. И все это благодаря болтливости Годрика.

Был вечер той же недели, в который Вильгельм, хмурый и задумчивый, сидел на балконе, забросив перебинтованную ногу на стол, и читал. Екатерина Алексеевна провела целый день в комнате и вышла только в обед. Она была задумчива, и Вильгельму не удалось выпутать, что же случилось. Тогда-то и явился Ванрав. Он приехал к Годрику, который словно прописался в поместье Вильгельма и уезжать совершенно не собирался. Вечерами Голден горланил песни и скуривал одну самокрутку за другой, а еще доставал странными вопросами лекаря, который будто бы находился на шаг от смерти, настолько бледным и измученным он был.

Вильгельм слышал, как Годрик с Ванравом ругались. Из-за чего Херц приехал, Вильгельм догадывался, но догадки решил оставить при себе. Они ругались долго, около получаса, пока Годрик не сказал Ванраву подняться на второй этаж. Вот только Ванрав к Вильгельму подниматься совершенно не хотел, но Годрик настаивал, что больного нужно проведать. А Ванрав лишь огрызался. Вильгельм слушал их спор, закрыв глаза, и думал, что впервые знал, как пройдет этот разговор.

Тяжелые шаги приближались. Под ногами скрипели половицы. Медленно, словно раздумывали. Вильгельм был спокоен. Ему казалось, что волноваться он никогда уже не сможет – правильно говорили люди, посмотревшие в глаза смерти. После встречи со своей смертью многое перестает иметь значение.

– И как ты? Жив? – безучастно спросил Ванрав, будто бы ответа он даже слышать не хотел. Он зашел в его комнату и переминался с ноги на ногу. Ванрав видел, что Вильгельм на балконе, но подойти не мог.

Вильгельм повернулся, насколько позволяла перевязанная шея. Ванрав сделал шаг назад.

– Не переживай, она уже не так сильно болит, – спокойно ответил Вильгельм.

Когда Вильгельм смог самостоятельно выйти на лестницу и спуститься на первый этаж, решил, что и до зеркал не так далеко. Он выбрался в коридор, когда все были во дворе, доковылял до комнаты Годрика и, на всякий случай прислушавшись, открыл дверь. Медленно передвигая отяжелевшими ногами, дошел до зеркала и, когда открыл глаза, увидел там не совсем то, что ожидал. Скулы, исчерченные полосами бледных швов от ожогов. Волосы, подстриженные не слишком аккуратно. Обескровленные губы. Покрытые синяками и швами конечности. И ужасный и рваный шрам на шее, рубивший ее от уха и почти доходя до ключицы.

– Он… – Ванрав сглотнул. – Он навсегда останется?

– Шрам? Такие не заживут на мне, там лекарь сказал. Будет чем похвастаться Нуду, когда вернусь. Он начитался, наверное, в мое отсутствие романов всяких о рыцарях. Я накупил ему там, конечно, слишком много, но что-то он прочитает. Будет радоваться, что я с боя принес какой-то след. Шрамы же украшают мужчин, – сказал Вильгельм и усмехнулся. – После того, из чего ты меня вытащил, я должен радоваться хотя бы тому, что вообще могу тебя видеть.

Ванрав, казалось, ошеломлен. Он боялся шевелиться, не мог отвести взгляд от Вильгельма, который целиком его и рассмотреть толком не мог.

– Не стой в дверях, тут есть стул, – сказал Вильгельм.

– Что?

– Составь мне компанию. Тут чай, баранки твои любимые. Я специально попросил принести побольше, когда узнал, что ты к Годрику едешь. Чай остынет, садись. Сейчас, я только ногу сниму.

Тощая нога с грохотом свалилась с поверхности стола, пятка ударилась о пол. Ванрав интуитивно сделал шаг к Вильгельму. Тот поднял ладонь.

– Не беспокойся. Мне дают столько обезболивающих, что на ноге ты можешь попрыгать, а я все равно не почувствую.

Ванрав медленно подошел к балкону, переступил порожек и снова остановился. Он смотрел на Вильгельма уже вблизи. Ванрав не изменился, только