– Прости меня тоже. Пожалуйста. Если ты примешь мои извинения, я приму и твои, – тихо сказал Ванрав, все еще не поворачиваясь. Вильгельм, который вальяжно развалился в кресле, посмотрел на его напряженную спину.

– Я принимаю твои извинения. Рад, что мы поговорили. Надеюсь, теперь у нас не будет недопониманий, – прошептал Вильгельм.

Спустя какое-то время, когда волки завыли вновь, Ванрав буркнул:

– Да, конечно. Никаких секретов и недомолвок. – Больше никто из них не произнес ни слова.

Вильгельм поправился к концу третьей недели, когда уже сам смог спуститься на первый этаж, уже не спотыкался. Но на улицу Вильгельм все еще не ходил. С Екатериной все еще общались, и что-то, будто мимолетное наваждение, шептало ему, что так и должно быть. Будто так и было когда-то.

Вдруг Годрик решил уехать: собраться и уехать из поместья, в котором уже разложил ноты по всем углам и где в каждый ящик спрятал по современной сигарете. С собой он решил забрать и лекаря. В тот день Вильгельм, который нарядился для прогулки до розового сада, решил по дороге проводить их. Он стоял на террасе и смотрел, как в карету запихивают чемоданы Годрика. Сам же Голден стоял к нему спиной и пересчитывал коробки.

Старец подошел неожиданно, со спины, и Вильгельм даже немного испугался.

Обернувшись, он встретился со старцем лицом к лицу. И вновь, как и каждый раз, когда они виделись, лекарь показался Вильгельму знакомым.

– Что вы хотели? – спросил Эльгендорф, который уже отблагодарил лекаря всем, чем только мог. Хотя и смутило его, что старец неохотно принимал благодарность, как словесную, так и вещественную.

Старец смотрел на него затуманенными глазами, которые слезились, как он говорил, от пыльцы. Но в этот раз лекарь будто бы и в самом деле хотел заплакать.

– Что с вами? – осторожно поинтересовался Вильгельм и положил старцу руку на костлявое плечо. Лекарь вздрогнул. Тень опаски и боли мелькнула на его изможденном лице. А потом улыбнулся, но настолько вымученно, что лучше бы он этого не делал.

– Ничего, Почитатель. Просто хотел напомнить Вам, чтобы Вы не забыли принимать те микстуры, которые я оставил.

Он прошел мимо, его тело потонуло в накидке. Старец был похож на вешалку, на плечики которой повесили балахон. Плыл он так, будто не касался земли ногами

Вильгельм, будто ведомый странным порывом, ему непонятным, окликнул старца. Артоникс на груди загорелся. Лекарь будто врос в землю. Он не повернулся к Вильгельму до тех пор, пока тот сам не тронул его за плечо.

– Простите, я все собирался спросить, но думал, что не захотите отвечать. Вы хотите сохранить анонимность, я понимаю. Вы ушли из Академии, за вами могут следить, но я ведь никому не скажу. Я могила, клянусь! – сказал Вильгельм, глядя прямо в затуманенные глаза старца. – Не скажите ли, не встречались ли мы раньше? Я вас будто знаю, но не могу вспомнить.

Старец зажмурился. Плечи дрогнули. Руки чуть не выпустили клюку из ладоней.

– Нет, великий Почитатель. Мы не знакомы, – выдохнул старец. – Пусть никто не узнает, что я бывал в Вашем доме. Я же всю жизнь буду помнить те дни, что имел шанс видеть Вас вживую. Будьте всегда здоровы, великий Почитатель, и продолжайте свое великое дело. Прощайте.

Вильгельм проследил за фигурой, которая с трудом залезла в карету, смотрел, пока дверь не закрылась. Но так и не решился подойти снова.

Тогда Вильгельм приковылял к Годрику.

– Слушай, ты говорил, что свяжешься с Норрисом. У тебя вышло? Ты нашел его? Он жив? – выпалил он, когда Годрик уже стоял у кареты, готовый залезть в нее. Но вопрос будто приклеил его к земле, даже ногу Годрик не поднял.

Он повернулся к Вильгельму, вздрогнул, побледнел. Его синие глаза посмотрели на Вильгельма с животным испугом. Видно было, что он подбирает слова, руки подрагивали, а губы то и дело растягивались в глуповатой улыбке.

– Тебя и впрямь контузило, – нервно усмехнувшись, сказал он и, не сказав больше ни слова, вопреки возгласам Вильгельма, забрался в карету.

Дверь захлопнулась прямо перед Вильгельмовым носом, чуть не защемив ему волосы. Экипаж быстро уехал, а Годрик, которого видно в прозрачное окно, будто о чем-то с чувством разговаривал с лекарем.

Вильгельм, раздосадованный неведением и глупостью, ушел бы в спальню и уснул, но он так и не исполнил обещания.

Когда Екатерина спустилась, наступил вечер, но земля дышала жарой. Ни один волк не пел о своем одиночестве. Розовая аллея находилась в отдалении от дома, скрытая в тени вишневых деревьев. Аромат цветов там был удушающим.

Они шли медленно, утопая в зеленой траве. Ее маленькая рука держалась за локоть Вильгельма, так крепко, будто боялась, что улетит.

– Ах! – вырвалось у Екатерины, когда Вильгельм, выйдя вперед, отодвинул свисавшие к земле плетущиеся растения, которые скрыли сад от посторонних глаз.

Над розами вились светлячки. На каждом бархатном лепестке сияла капелька ночной росы, появлявшаяся только здесь, под спасительным куполом.

– Какие они красивые! – с придыханием произнесла девушка, коснувшись пальчиком розового лепестка, бархатного на ощупь. – Никогда не видела подобных цветов!

– Да, я их вывел сам, – промямлил Вильгельм. Он не мог отвести взгляда от Екатерины, от ее белого платья, светлых волос и глаз, которые, казалось, светились в темноте.

– А есть ли у них имя? Название сорта? – поинтересовалась она, присев на корточки и проведя пальцем уже по листикам. Вильгельм наслаждался прекрасным зрелищем. Снова, снова кто-то восхищался его творениями. Кто-то восхищался его с Норрисом творением, и восхищался от чистого сердца.

Прежде расстроенная и задумчивая Екатерина радовалась словно ребенок.

– Я назвал их «розы имени Херц», – выдохнул он, завороженный красотой момента.

– Херц? Похоже на немецкое слово «сердце23», – заметила Екатерина и улыбнулась. – Вы назвали их в честь возлюбленной? – И снова словно поникла.

– Нет, что Вы. Это просто совпадение, – поспешил ответить Вильгельм, снова ошеломленный грустью прежде радостной Екатерины. – Это фамилия моего друга, которого я не видел уже очень давно. Он любил цветы.

Екатерина посмотрела сквозь розы. Пальцы ее дрожали.

– Это прекрасно, Вильгельм, и трогательно. – Улыбнулась она, но в улыбке не было ни радости, ни облегчения. – Вы говорили об этих розах на балу. Вы…

– Екатерина, что с вами? – прошептал Вильгельм и сел рядом с ней. Запах роз вдруг стал ядовитым, настолько сладким и дурманящим разум, что Эльгендорфу пришлось упереться рукой в землю, чтобы не упасть. Но Екатерина, кажется, не чувствовала изменений.

– Со мной? – повторила девушка. – Просто… Письмо, письмо тетушки.

– Тетушки? Она что, она написала