взрослый, самостоятельный человек. У нее есть свои друзья и знакомые. Я за ней не слежу, — сказал Петер.

— Но ты же живешь с ней. В одной квартире.

— Тебе показалось! Ты делаешь выводы на основании каких-то ничего не значащих крох! — возмутился Петер. — Кто-то кого-то проводил до дверей. Ерунда. Как я могу с ней «жить»? Она порядочная девушка из хорошей семьи. Как она могла бы с кем-то вот так «жить»? И вообще, какое тебе дело до наших отношений и дальнейших планов?

— Значит, она твоя невеста? — ответно возмутилась я. — Значит, ты сейчас пытался изменить невесте? Хорошенькое начало совместной жизни!

— Все это так условно… — усмехнулся Петер.

— Что условно? Невеста? Измена? Или совместная жизнь?

— И то, и другое, и третье, — сказал Петер, беспомощно улыбаясь. — Отвезти тебя домой, к папе?

— Который час? — спросила я.

Он достал свои замечательные золотые часы, повернул циферблат к свечке.

— Одиннадцать с четвертью.

— Поздно, — сказала я. — Папа, наверное, уже спит. Я не хочу его будить и волновать. Мне кажется, последние месяцы он себя плохо чувствует. Пусть спит. И потом, где ты возьмешь извозчика? Неужели побежишь в гастхаус за полверсты, будешь будить хозяина и вызывать извозчика по телефону?

— Извозчик здесь, — сказал Петер. — Извозчик ждет.

Мне стало очень неприятно. Представьте себе — каков негодяй! Повел соблазнять девушку и не отпустил извозчика!

— Какой ты богатый, — сказала я. — Или тебе платит господин Фишер? Он покрывает твои расходы?

— Какой господин Фишер? — возмутился он.

— Да какой угодно, — возмутилась я в ответ. — Фишер, Миллер, Штиглиц, Берман, Шуленбург, почем я знаю, как зовут всю эту вашу банду шпионов?

— Ты очень устала, — сказал Петер. — Я видел, что ты себя неважно чувствуешь, и поэтому на всякий случай велел извозчику не уезжать.

— То есть ты хотел быстро-быстро лишить меня невинности и быстро-быстро отвезти меня домой к папе? Так? Или быстро-быстро смыться?

— Ну что ты такое говоришь, право же…

— Да, конечно, ты оставил извозчика, потому что собрался все быстренько сделать и тут же смыться! — воскликнула я. — И ты еще спрашиваешь меня, почему я так люблю аристократов?

— Адальберта, — сказал он, — у тебя сегодня какой-то очень тяжелый день. Я по лицу вижу. Прости меня, если я тебя обидел. Ты мне на самом деле ужасно понравилась. Я просто голову потерял.

— Ага, — сказала я, — но не забыл оставить извозчика. В общем, так: я остаюсь здесь, а ты езжай.

— Ты в этом совершенно уверена? — спросил Петер, и лицо у него сделалось такое же заботливое, как три часа назад, когда он измерял мне пульс в коляске. — Как ты вообще себя чувствуешь? — И он снова двумя пальцами взял меня за запястье.

— Я отлично себя чувствую, — сказала я. — Уверена на сто процентов. А если вдруг соберусь умирать, то непременно напишу записочку, что в смерти моей прошу никого не винить.

Я засмеялась и от смеха даже села на кровать, потому что вспомнила чудесный полицейский анекдот, который мне этим днем рассказывал Фишер, помните: «Этого не знаю, этого не знаю, этого не знаю, а вот эту мерзкую рожу вообще первый раз вижу».

— Особенно же, — хохотала я, — ни капельки не винить Петера.

— Ты не знаешь моей фамилии, — он тоже засмеялся.

— Ничего! — в ответ я засмеялась еще громче. — Петера, студента из Белграда, который привез меня сюда на извозчике под номером, дай-ка вспомнить, да неважно, впрочем. Ну, все, я пошутила. Езжай, езжай, — сказала я, встав с кровати и подойдя к двери и раскрыв ее. — До свидания.

Он очень сильно обнял меня.

Вот это да! Это еще зачем? Сказано ведь было — «не сегодня!».

— Давай еще поцелуемся, — прошептал он.

— Давай, — сказала я, тем более что целовалась я первый раз в жизни по-настоящему, «по-французски», как говорили знакомые девочки, и мне это очень понравилось.

Мы целовались, наверное, минуты полторы, самое маленькое, а может, даже пять. Он пыхтел, обнимал меня и тискал.

Но все хорошее кончается.

Плохое, впрочем, тоже. Это утешает.

«Езжай, езжай, езжай», — прошептала я ему прямо в ухо, вытолкала за дверь, громко заперла ее на ключ, а потом на шпингалет, надела ботинки и накидку (не в ботинках же валяться на кровати с молодым человеком!).

Слава богу, ботинки были без шнурков, на резиночках, поэтому я их быстро натянула, переставила свечку с тумбочки на стол, на безопасное место, открыла окно, встала на подоконник и огляделась: рядом была пожарная лестница — я ее заметила, еще когда подходила к окну во время нашего философского диспута. Нижним концом она упиралась прямо в куст, поэтому я слезла очень ловко и совсем не испачкав рук. Бегом обежала вокруг дома, выглянула из-за угла: у крыльца стоял извозчик, а рядом с ним Петер.

Я подумала, что он сейчас заберется в коляску и поедет, но не тут-то было! Он что-то сказал извозчику. Тот покивал головой — было видно в свете фонаря, как его широкополая шляпа склонилась несколько раз, — дернул вожжи, лошади медленно двинулись, а сам Петер вернулся в дом.

Улица спускалась полукругом, поэтому я, прыгнув в кусты, буквально через несколько секунд оказалась около узкого прохода через живую изгородь, ведущего наружу. Прямо на меня ехал извозчик. Я замахала ему рукой. Он остановился.

— Далеко ли? — спросил он меня, когда я подошла к нему. Спросил так, как спрашивает кучер барина, как наш кучер спрашивал меня, когда я забиралась в коляску, чтобы покататься по окрестностям.

— Нидер! — сказала я. — К Эспланаде. Но не сейчас. Минуточку. Ах, я так рада! Здесь совершенно невозможно поймать извозчика, — тараторила я. — Но не трудно ли будет вам обождать меня буквально две минутки. Я забыла сумочку.

— Да, да, барышня. Конечно, — сказал он. — Да, разумеется. Ждать прямо здесь?

— Да, если вам не трудно, прямо здесь. За ожидание будет заплачено, но клянусь вам, это будет недолго.

— Меньше пятнадцати минут бесплатно. Не беспокойтесь, барышня. Идите, берите свою сумочку и приходите. Вы живете тут?

— Да, тут, — ответила я. — Здесь наш дом.

— И зачем вас в такую поздноту на Эспланаду? — спросил он, нарочито выделывая еврейский акцент. — Чтобы такой приличной барышне и вдруг да прямо на Эспланаду? Ой, там такие опасные молодые люди!

Я засмеялась, прищелкнула пальцами, повернулась, нырнула в эту прорезь живой изгороди, но пошла, разумеется, не к маленькому домику, который стоял передо мной (интересно, там на самом деле кто-нибудь жил? Все окна были темные, но вид был вполне уютный), а тут же свернула с тропинки направо и быстро добежала до своего дома, то есть