из кирпича, наверное, красного. Ночью не было видно, ну а какой еще бывает кирпич?

— Английский стиль, — вдруг сказал Фишер своим нормальным голосом.

— Что? — не поняла я.

— Дом в английском стиле, — объяснил он. — Вы, барышня, наверное, подумали: какой грубый, тяжелый и некрасивый дом — просто как фабричный барак. — Фишер прямо читал мои мысли! — Но это просто недавний английский стиль. Дом, кстати, довольно красивый. Днем убедитесь. Хотя без этих выкрутасов. Но вы их и не любите, верно?

Я пожала плечами, хотя на самом деле это, конечно, было верно. Какой этот Фишер умный. Прямо-таки мысли читает. Может быть, это у него из-за профессии? Может быть, все агенты тайной полиции такие хитрецы — умеют менять облик, голос, доверительно заглядывать в глаза, нежно брать за ручку, влюблять в себя. Да, да, представьте себе — мне Фишер уже начинал нравиться. Я люблю людей, которые много чего умеют — например, влюблять в себя и читать мысли.

— Ничего удивительного, — сказал Фишер, опять-таки как будто читая мои мысли. — Девушка вашего круга, вашего происхождения, а самое главное, вашего образования и ума, конечно, не должна любить эти манерные вялые лилии, этих гипсовых длинноволосых малокровных девиц, которые из-за этой дурацкой моды глядят на нас со всех стен, чашек, блюдец, подзеркальников и пепельниц. Правда?

— Правда. А что будет с коляской?

— Не беспокойтесь, — сказал Фишер. Коляска остановилась прямо у черных дубовых дверей под небольшим козырьком, которые вели в этот дом. — Не беспокойтесь, — повторил Фишер, — коляску уберут. Мы же с вами работаем… — Он помолчал, а потом добавил: — На… на…

— На империю и ее государя? — спросила я.

— Ну пусть будет так, — неопределенно ответил Фишер, кашлянул и добавил: — Во всяком случае, у нас есть кому забрать коляску. А в крайнем случае прикрыть отступление.

Он длинным ключом открыл дверь.

В небольшом холле перед лифтом было почти совсем темно. Случайно залетевший отблеск луны дробился в зеркалах и позволял хоть едва-едва, но все-таки разглядеть обстановку — столик со стулом у лифта, темную дверь в швейцарскую.

— Я не буду зажигать свет, — сказал Фишер.

— Здесь есть электричество? — спросила я.

— Не надо так громко, — сказал Фишер. — Здесь все есть.

Он взял меня за руку, подвел к лифту. Отвел в сторону решетчатую дверь. Мы вошли вовнутрь. Фишер, нашаривая кнопки, вслух сосчитал: «Ноль, один, два, три, четыре. Кажется, вот так». Нажал нужную кнопку. Лифт медленно поехал вверх, чередуя бархатный мрак перекрытий и слабый свет этажей. Вышли. Даже непонятно, почему это я все так подробно запомнила.

Фишер отворил дверь в квартиру, сказал: «Минуточку», — пробежал вперед. Действительно пробежал (я заметила еще на улице, что у него вдруг появлялась какая-то совсем подростковая припрыжка), тут же вернулся и сказал:

— Все, можно зажечь свет, — и зажег слабую электрическую лампу.

Это была небольшая, но странно просторная квартира.

Мебель, стоявшая в ней, была хорошая и даже, можно сказать, красивая, явно недешевая, но с каким-то привкусом канцелярщины. Я никогда не бывала в официальных кабинетах, но мне почему-то показалось, что начальство средней руки — примерно на уровне статского советника или генерал-майора — должно существовать именно в такой служебной обстановке. Все очень добротно, аккуратно, комфортабельно, но абсолютно неуютно. Оно и правильно. Уют расслабляет.

— Вы так думаете? — спросил Фишер, потому что последние слова я произнесла вслух.

— Нет, — сказала я, — я так не думаю. Но я уверена, что так думал тот, кто обставлял эту комнату. Позволите присесть?

— Простите, что я не предложил вам первый, — сказал Фишер. Я села на диван. — Я полагал, что барышня может сесть, не испрашивая позволения.

— Смотря где, — возразила я.

— То есть? — переспросил Фишер.

— Мы же с вами не в фойе оперного театра, — сказала я. — И не у вас в гостях.

— Ну почему?

— А это что, ваша квартира? Господин Фишер, неужели вы здесь живете? Простите, но в это трудно поверить.

— Какая вы зануда и придира, — засмеялся он.

— Вы еще не знаете, какая я, — сказала я. — Но насчет зануды и придиры — это верно. Сейчас я буду дальше занудствовать и придираться. Эту квартиру вы сняли специально, чтобы следить за квартирой моей матери? Верно ведь?

— Верно, — сказал Фишер. — От вас ничего не скроешь.

— А чего тут скрывать? — засмеялась я. — Дома стоят в сотне шагов. Этаж почти тот же. Окна против окон. О чем тут вообще разговаривать? Не будете же вы утверждать, что графиня Гудрун фон Мерзебург специально сняла квартиру в весьма дорогом доме на Инзеле, чтобы следить за вами? Ну не за вами лично, разумеется, а за всеми теми людьми, которые, не знаю, как назвать, но вы поняли, о чем я…

— Неплохая мысль, — засмеялся Фишер. — Непременно уточню, кто здесь оказался раньше: она или я, для краткости! — сказал он. — Смешно, если окажется, что мы следили друг за другом. Хотя вряд ли.

— Не знаю, — сказала я. — Хотя я ни капельки бы этому не удивилась. Моя мама может все. Имейте это в виду на всякий случай.

— Откуда вы все это знаете? — спросил он.

— Я чувствую, — сказала я.

— Это немаловажно, — серьезно кивнул он.

— Придирки и занудства еще не закончены, — сказала я. — Вы явно не герой-одиночка.

— Откуда вы знаете? — Мне показалось, что господин Фишер чуть-чуть обиделся.

— Будем рассуждать логически, — сказала я. — Во-первых, у вас есть помощники. Кто-то сейчас уберет извозчичью коляску. А до этого кто-то вам ее дал. Вы как-то связаны с этим Петером из Белграда — вы же мне сами об этом говорили. Вы адвокат по своей, так сказать, гражданской службе, но не очень богатый и знаменитый, так что вряд ли вы бы смогли снять себе апартаменты на Ин-зеле. Опять же обстановка этих апартаментов имеет явный официальный душок. Но это все мелочи. Самое главное другое. Неужели во всей нашей империи есть только один человек — адвокат и секретный агент Отто Фишер, — который один-одинешенек пытается спасти кайзера от пули, Великую Империю от разгрома, весь наш сладкий карнавал от закрытия? Если бы это было так, то кайзера давно бы повесили кверху ногами — да простит меня Бог за столь кощунственные слова! — а на месте Великой Империи заплясал бы веселый хоровод стран-недомерков. Не смешите меня, господин Фишер. Так не бывает. Скорее наоборот. Это какие-то герои-одиночки, то есть негодяи-отщепенцы, хотят убить нашего кайзера и прикрыть наш карнавал — разве нет?

— Их довольно много, — неопределенно сказал Фишер.

— Но ведь меньше, чем патриотов Империи?

— Большинство людей — равнодушные и себялюбивые создания, — возразил Фишер. — Им наплевать