— Потому-то наш инфант, — объяснил Отче. — Так далеко пошел. Одни его ценили, другие не обижали. Теперь папаша в отставке от политики, лечит почетные недуги в чужих краях, на синекурной должности, при последнем генсеке выхлопотал место. Братец тоже служит и новым начальством весьма ценим, прошлым летом, в дни путча доказал преданность и может младшего при любом повороте подстраховать. А наш друг Паша опять же при свободе и независимости мыслей. И опять, что хочет — то и делает. Вот голова у стервеца! Отсюда и возможности. Кто бы тебе в виде презента заокеанскую командировку устроил, причем французской дамой-гувернессой? По высшему классу строчит.

Далее, дабы не посрамить доверия нанимателя, мы с Отче Валей стали разрабатывать детальный план подхода к Октавии Грэм. Первый спорный вопрос возник о том, как представиться, от чьего имени спрашивать. Второй, как выяснить степень лояльности Октавии бывшему другу Андрюше Прозуменщикову, от чего зависели размеры ее откровенности. Третий пункт — насколько приоткрывать Октавии историю исчезновения девочки Олеси. Четвертый: какими путями выяснять рамки ее осведомленности относительно девочкиной судьбы.

И друг Поль (ни дна ему, ни покрышки!) хотел, чтобы весь этот невпроворот я черпала своими силами, без советов и помощи хитроумного Отче? Мы прочно застряли на первом пункте и хлебали его бесконечно, пока не вспомнили выдумку Павла Петровича про одноклассницу Олеси. Мол, я потеряла Олесю из виду, но встретила на днях ее бывшего любимого человека Андрюшу, который теперь пошел в гору — и спросила его. А он замялся, сказал, что тоже не знает.

Тут любопытство меня одолело, повело к родителям, они сказали… Что они сказали — неважно, но вот соученики Прозуменщикова вспомнили, что Андрюша с Олесей поехал в бывший город Ленинград, ныне Санкт-Петербург, а вернулся к всеобщему изумлению с Октавией Мэкэби.

Может статься, Тэви подскажет, что у них произошло, где и кому Андрюша Олесю оставил. Может, она сама его бросила, может, в хиппи подалась или через границу к финнам махнула. Очень она Андрюшу любила, а враз исчезла из поля зрения.

Мне же не зазорно представиться пишущей дамой из издательства, тогда любопытство будет не только женское, но и литературное. Скажем, я хочу писать роман из жизни Прозуменщикова и оставляю на усмотрение Октавии: вставлять ее, либо не вставлять в повествование. Сделаю, как она пожелает, если утолит мое любопытство по поводу судьбы Олеси. (Идею выдвинула я.)

— И ты сильна, прелестное дитя! Снова криминальный ум за работой! — восхитился Отче. — Придумала, чем Октавию шантажировать. Вы с нанимателем два сапога пара, ты часом не его внебрачная сестричка? У вас в роду синих мундиров и иезуитов не наблюдалось? Он знал, что говорил, когда утверждал, что ты компетентна.

Разрешив проблему первого и наметив пунктирно остальные спорные номера, мы с Отче сошлись во мнении, что в целом лучше всего положиться на Бога. Отнюдь не в смысле, что он пошлет, а на вполне конкретного. Того, какому Октавия молится вместе с дамами из церковного прихода. Не просто же развлечения ради ходит Октавия Грэм в церковь? Следовательно должны оказаться в арсенале ее добродетелей моральные ценности, которые не позволят утаить истину или прогнать с порога искательницу (истины, разумеется, а не чего-либо другого). Хорошо было бы данные ценности задействовать, призвав одновременно Бога в помощь.

Вопрос богоискательства занимал нас с Отче довольно долго. Мы хотели скоординировать наш природный неинтерес к религиозной тематике с руслом беседы, в которую надлежало влить богобоязненную Октавию.

Остановились на том, что акцент желательно делать на этические нормы более, чем на мистические откровения, ибо в последних моя неискушенность вылезет самым позорным образом и может испортить обедню.

После детальной отработки проблем Бога и совести мы с Валентином синхронно признали, что наша соборная (совесть) ныне чиста, как белый голубь, и что для нанимателя и друга Поля мы напрягли извилины до крайних пределов, пора хором восклицать «аминь!» и срочно менять тему. Пока не возник соблазн служить черную мессу и удариться в сатанизм в виде реакции на перенасыщение религиозной тематикой.

Тут же вспомнился анекдот про парфюмерный склад Кристиана Диора и запертого там беднягу, который по выходе умолял дать ему понюхать немножко навозу для разнообразия.

Правда, вместо навоза мы спросили бутылку сухого вина и мирно распили её под сенью лип в бесконечно длящиеся летние сумерки. Качество напитка рознилось от амброзии в упомянутую сторону, однако мы не привередничали и провозгласили несколько неформальных тостов. Для начала помянули покойного Муратова и пожелали его душе успокоения, как при наличии, так и отсутствии с его стороны нарушения заповедей. Затем высказали пожелание, чтобы знакомство с агентством «Аргус» не привело меня в отличие от усопшего к безумным деяниям и печальному концу. Далее — чтобы чаша сия миновала также владельца конторы.

По Валькиному напоминанию мы подняли бокалы за скорейшее исцеление Вики Муратовой, за ее последующее благополучие и счастливую судьбу. Не забыли Октавию Грэм и пожелали ей в минимальное время оправиться от духовного ущерба, каковой, возможно, будет ею испытан после знакомства с европейскими подружками друга Поля. Выпили также за чудесного супруга Грэма, пожелав ему избежать соблазна спустить указанных дам с лестницы грэмовского дома в городе Александрия.

Последний бокал был осушен за мое триумфальное возвращение к родным пенатам на радость всех знакомых, включая присутствующего Отче и общего друга Поля.

Единственного из всех, кого мы не забыли, но намеренно оставили вне попечения, моего экс-друга Сергея, мы помянули всухую и недобрым словом, предоставив мукам нечистой совести и подруге Регине возместить зло, причиненное нашему душевному спокойствию, если не земному благополучию.

Не слишком благородный напиток иссяк, отпущенное время истекло, мы нашли у решетки сада Антона в кремовой «Волге» и поехали ко мне принимать гостей. Отче возымел радушное желание сказать «привет» Гарику и Верочке. Означенную даму мы нагнали на улице при подходе к дому, с радостными восклицаниями посадили в «Волгу» и торжественно довезли до моих дверей.

Верочка нам обрадовалась, сказала: «Ребята, вас не догнать!», но сделала честную попытку в последующем застолье. Ужин на четыре персоны с вином прошел удачно, мы с Отче не стали смущать остальных разговорами о покойнике и прокуратуре, напротив, придержали языки и дали поговорить за столом Верочке и Гарику, что привело всех в отличное расположение духа.

Мы с Отче, если встречаемся, то, увы, завладеваем беседой, как концертный дуэт, вознаграждая окружающих перлами остроумия (не исключено, что воображаемого). Однако, в тот долгий день мы наговорились всласть, сначала в прокуратуре, затем на бульваре. Так что Гарик и Верочка смогли отдохнуть от привычной роли слушателей и продемонстрировать собственные застольные возможности. Скорее всего по этой причине веселье получилось особенно непринужденным, и ужин, включая чаепитие, затянулся почти до полуночи.

В роковой час бедная Золушка-Вера бросилась к порогу. Валентину пришлось мобилизовать Антона для ее транспортировки к очагу и срочно отбыть вместе с ними. Прощанье получилось невразумительным. Отче в темпе посоветовал собраться к отъезду с мыслями и делами, и повторил обещание отвезти меня в аэропорт в субботу ранним утром.