горел сам по себе, без поленьев. Посреди ковра, вышитого дамасским узором, возвышался круглый стол, застеленный скатертью, как у бабушки в деревне. Франц бы даже мог назвать эту комнату уютной, если бы не мириады белоснежных и высоких, похожих на кости, свечей, расставленных и горящих всюду, даже на полу. Жар, исходящий от них, совсем не ощущался, потому что холод, царящий во всем Лавандовом доме, был гораздо сильнее.

– Поскольку вы присутствуете на сеансе впервые, сначала я должна прояснить несколько важных моментов. Во-первых, что есть Дух, которого мы призовем сегодня, – начала медиум, обходя все свечи в комнате по часовой стрелке с маленькими ножничками в руке, чтобы срезать верхушки фитилей и заставить их полыхать еще ярче. – Дух – это содержимое тела, которое он сбрасывает, когда оно изнашивается. Это его основная оболочка, но есть и вторая, полуматериальная, которая соединяет его с первой. Она зовется периспритом и имеет человеческую форму, привычную Духу. Это как мембрана в яичной скорлупе, что скрепляет саму скорлупу с белком и желтом. И именно эту форму, перисприт, вы сможете увидеть сегодня, когда я вытащу ее на эту сторону и сделаю видимой. Только учтите, что такая связь крайне нестабильна, и неизвестно, сколько времени займет ее установление и сколько она продержится. Так что не томите, когда дух явится. Спрашивайте быстро и только то, что волнует вас всерьез.

– А нам разве доска не понадобится для этого? – поинтересовался Франц осторожно, когда медиум прибрала со стола перед ними то единственное, что было разложено, – доску Уиджи с вырезанным на ней алфавитом и деревянным планшетом, точь-в‐точь такую же, какую Лора выпросила у соседей неделю назад, чтобы расшифровать сообщения Барбары.

– Господин Зальцман, пожертвовавший свою запись госпоже Андерсен, вместе с тем пожертвовал и полную предоплату, которую внес ранее. А он предоплачивал сеанс аженер – самый дорогой из нашего каталога и самый чистый, – ответила терпеливо медиум. – Только он может показать вам перисприт, о котором я упоминала прежде. Все остальные методы, такие как психография, запись за духом, или психофония, общение с духом посредством голоса медиума, – тоже хороши, но не настолько. Аженер – абсолютно уникальный опыт! Его главное преимущество в том, что вы лично убедитесь, что разговариваете с нужным вам духом, а не притворщиком.

– Притворщиком? – переспросила Лора с волнением. Впрочем, это «волнение» распознал только Франц, потому что слишком хорошо знал ее. Даже когда Лора волнуется, то всегда язвит и колет людей языком, как спицами. Но сейчас ничего этого не было: Лора с подозрительным послушанием кивнула и сняла все свои украшения при въезде в комнату.

Франц тревожно сглотнул.

– Это вторая вещь, о которой я хотела рассказать. Аженер минимизирует риск встретиться с притворщиком, поскольку принять чужой перисприт невозможно. – Медиум снова забегала по комнате, на этот раз против часовой стрелки, и у Франца, внимательно следящего за ней, невольно закружилась голова. – Притворщики – это духи, выдающие себя за тех, кем они не являются. Вы ведь не верите каждому, кто стучится в вашу дверь и заявляет, что он агент секретной службы? Так и с духами. Все они по-прежнему люди, и потому лжецы даже после смерти остаются лжецами. Был у нас один инцидент, когда клиент возжелал призвать дух Дон Кихота, сколько бы мы не убеждали его, что это вымышленный персонаж. И – о чудо! – к нам и впрямь явился Дон Кихот. Дух так живо рассказывал о своих приключениях, что сложно было не поверить. Только в конце он все‐таки сознался, что на самом деле был актером, давным-давно исполнявшим эту роль в театре, и ему просто захотелось поностальгировать по прошлому. О! А еще один клиент…

– Мы поняли, – не выдержал Франц, переминаясь с ноги на ногу. – Давайте уже начнем этот ваш анжур.

Медиум вздохнула и, наконец‐то остановив свой ход по комнате, указала рукой на стол. Лора бросила на Франца многозначительный взгляд, и тот, закатив глаза, освободил для ее коляски место за ним, сдвинув два стула из пяти к печи. Расстояние между тремя оставшимися местами было симметричным, но Франц, усевшись, незаметно пододвинулся к Лоре поближе. Так, на всякий случай.

В комнате резко потемнело. Франц никогда не видел спиритические сеансы прежде и тем более не принимал в них участия, ибо ему даже в голову не приходило тревожить мертвых – на кой им сдались прихоти и тоска живых? Но чего он не понимал еще больше, так это зачем мертвые каждый раз отвечают на зов. Неужели и Джерард Мэнли тоже ответит? Какой‐то толстой засаленной книжки и парочки фотографий, которые медиум жестом попросила у Лоры из рюкзака, перегнувшись через стол, действительно хватит, чтобы заманить его из вечного покоя обратно в мир, оказавшемся к нему таким жестоким? Франц бы вот, если бы сумел его покинуть, точно не вернулся. Хотя… Добудь кто‐то его личный дневник, как сделали с Джерардом они… Интересно, считается ли это за шантаж?

Пока Франц размышлял над по-настоящему важными вопросами, медиум разложила перед собой инструменты – маленький нож для писем, только острый, и бронзовую чашу с уже набитыми внутрь травами. Лемонграсс, корица и шафран. Уже в следующую секунду их затопила кровь: медиум вспорола этим ножом обе свои ладони по очереди, от кончика среднего пальца до костяшки на запястье.

Францу стало дурно.

– Если упадешь в обморок, я тебя убью, – прошептала ему Лора.

– Правда? – спросил Франц с надеждой.

Он прикрыл глаза, проглатывая кислый привкус желудочного сока, и вжался спиной в стул, а ногами в пол, чтобы комната вокруг него перестала вертеться. Когда он снова открыл их, чаша уже стояла в середине стола на ежедневнике Джерарда, как на подставке, и дымилась. Травы тлели, на кончиках зеленых стеблей трещали искры, облизывая маленькую фотокарточку счастливой семейной пары. Только вместо того, чтобы стелиться по столу или заволакивать комнату, дым, исходящий от нее, поднимался цельным столбом, кружевной и матовый, словно лоскут овечьей шерсти. Он почти не просвечивал, и потому лица медиума не было видно. Зато были видны ее окровавленные руки, протянувшиеся к Францу и Лоре через стол. То, чего она хотела от них, было понятно без слов.

Лора ущипнула оцепеневшего Франца за бок, и он усилием воли послушался – поставил локти на стол и взялся за руки и с медиумом, и с Лорой, тем самым замкнув спиритический круг. Правая ладонь Франца хлюпнула, пальцы сжали медиума прямо поверх разреза, и кровь побежала между ними, как смола, что соединяла одно с другим – мертвых и живых.

– В этот славный вечер мы обращаемся к Джерарду Мэнли, мужу Мэри Мэнли, чьи вещи лежат перед нами,