шутки. От облегчения, что все закончилось, он сполз спиной по стенке, бросив на комод ключи, и инстинктивно прислушался к звукам на третьем этаже и кухне. Им бы следовало отчитаться перед Титой за работу, хоть и проваленную с треском, но Крепость хранила гнетущее молчание. Дома ее, очевидно, не было. Без Джека, грохочущего на кухне кастрюлями, весь особняк казался унылым местом. Он сам по-прежнему спал где‐то наверху, и было тяжело поверить, что когда‐нибудь все вернется на круги своя. Оказывается, без суматохи в Крепости и парня с тыквенной башкой, помыкающего им, Франц чувствовал себя не в своей тарелке. Все вокруг выглядело близким и знакомым, но ощущалось совсем чужим без его друзей, а чучела оленей, зайцев и медведей, развешенные в каждом коридоре, теперь казались вдвойне жуткими.

Несмотря на то, что Лора въехала в Крепость следом за Францем, ее будто бы тоже тут не было. Коляска быстро скрылась в проеме гостиной, но Франц упрямо продолжал болтать:

– Кстати, забираю назад свои слова про то, что надо бояться не мертвых, а живых. Похоже, бояться стоит всех. Швыряются эти призраки мебелью будь здоров! Им бы в бейсбол играть. Комнате медиума предстоит капитальный ремонт… Хорошо, что нам не выписали счет за причиненный ущерб. Твой бывший всегда был таким чокнутым, а?

Последнее прозвучало слишком топорно, но Франц бы не угомонился, пока не прояснил парочку моментов. Растирая потянутую в переполохе шею, он двинулся за Лорой и прислонился к дверному косяку в проеме, наблюдая, как она ищет в комоде аптечку, прежде чем открыть ее у себя на коленях и повернуться к нему.

Потекшая, но уже засохшая тушь образовала паучьи лапки под ее светлыми, почти белыми ресницами. Пока они ехали домой, Лора успела вернуть на место заколки и немного привести себя в порядок, но пережитое сказалось болезненной бледностью на ее лице и пустым, невыразительным взглядом. Обломки стола оставили на щеке царапину, но куда больше на Лоре было синяков. Лиловые следы окольцовывали тонкие запястья и предплечья, скрываясь выше под футболкой, будто кто‐то хватал ее за руки.

Что ж, как раньше Франц не приближался к Лавандовому Дому, так и не приблизится больше. Будет держаться от него еще дальше, чем до этого. И Лору отныне не подпустит.

– Это был он, да? – снова спросил Франц. Лора выглядела измученной, но он решил, что правда ей новых страданий не добавит. Может быть, даже избавит от них. – Тот парень, которого ты много лет назад ножом зарезала, потому что морская ведьма так сказала сделать? Твой возлюбленный?

– Его звали Христиан, – ответила Лора спокойно. Голос ее звучал как прежде – в машине она съела оставшуюся пачку леденцов, а пальцы продолжали перебирать содержимое аптечки. Микстура от кашля, бинты, ватные палочки, цианид… – Да. Это был он. Семьдесят лет почти прошло. Не знала, что мертвые умеют так долго хранить обиды. Пресвятая Осень! Куда подевались все пластыри…

Франц знал, куда – он быстро расходовал их. Поэтому медленно подошел к ворчащей Лоре, отвел в сторону локон ее клубничных волос и, отклеив один со своей щеки, осторожно переклеил на ее щеку. Подушечкой большого пальца он бережно разгладил резиновую поверхность, чувствуя теплую кожу и жар воспаленной ссадины под ней. Пластырь оказался ярко-оранжевым, с маленькими тыковками, и Лоре он определенно шел больше, чем ему. Слишком уставшая, она даже не возразила и не стала причитать, как это негигиенично, а только сказала:

– Спасибо. – И от этого Франц уставился на нее во все глаза. «Да ладно?!» – Мне надо подняться наверх и записать все, что мы узнали, пока воспоминания еще свежи. Боюсь, Титания будет недовольна, но что есть, то есть. Колесо и Великая Жатва, значит…

Лора вернула аптечку в шкаф и дернула коляску. Францу показалось, что она не просто едет к себе в комнату, а сбегает от него. И это чувство – недосказанности, какой‐то пропасти, что раньше напоминала просто расщелину в скале, а теперь превратилась в морскую бездну с Харибдой, обитающей на дне, – толкнуло его за ней.

– Что с тобой происходит? – спросил Франц в лоб. Лора затормозила в проеме арки и снова обернулась, хотя никогда раньше не оборачивалась на такое. Никогда не замечала то, что ему не все равно.

– А с тобой? – Она опять увернулась от ответа. – Ты думаешь, я не заметила, как ты сам носишься по городу то с кольями, то с арбалетом наперевес? Ночью я в доме теперь вообще одна ночую: Титания в своей лавке, ты где‐то еще. Каждый из нас хранит свои секреты, поэтому не тебе говорить, что со мной что‐то не так.

– Я не об этом…

– А о чем?

– О самой тебе. – Франц неловко обвел ее рукой. – О том, какая ты, а не о том, чем ты занимаешься. Что‐то случилось с тобой после Призрачного базара, но я слишком тупой, чтобы понять, что именно, вот и спрашиваю прямо.

– А что тебе не нравится? Дергать не дергаю, возить меня на репетиции или к заказчикам, как раньше, не прошу, собакой не называю… Ты должен быть счастлив, что со мной «что‐то да происходит». Только благодаря этому ты и смог всю неделю за вампирской пассией своей гоняться. Я разве не права?

Да, она была права. Сразу во множестве вещей, надо признаться. Франц по юношеской дурости своей – с годами вампирской жизни она, видимо, не проходила – совсем забыл, что Лора только кажется к окружающему миру равнодушной. На деле же она, как и предупреждал Джек, гораздо наблюдательнее, чем он, и умнее. И того и другого в ней точно достаточно, чтобы заметить, как Франц вдруг перестал ходить за ней на поводке, и связать одно с другим. Не то чтобы он старался скрыть свои поиски Кармиллы, но почему‐то все равно почувствовал себя так, будто его схватили за ухо. Впрочем, Лора и в другом права была: ему бы радоваться, что наконец‐то от рыбьей сопли отделался, а он тут стоит и жалуется. Почему? Нужным себя, видите ли, больше не чувствует? А раньше, что, так уж нужен был?

«Был. И тогда нужен, и сейчас, идиот», – озарило вдруг Франца, когда Лора подвезла коляску к лестнице. Он вспомнил бирюзовые всполохи камня в зернистой темноте Лавандового Дома, когда она взывала за помощью хоть к кому‐нибудь, хоть как‐нибудь; вспомнил, как цеплялась за его свитер, похуже терновой колючки – даже если бы попытался вырваться, то не смог, – и как плакала почти до икоты. Умная, самодостаточная – вон до чего ловко им сеанс добыла, совершенно одна, еще и самый дорогущий! – но трусливая там, где Франц еще