24 августа. Отправился в «Колониальный дом», где, как обычно, мне пришлось терпеть длительный допрос и дурное настроение губернатора. Обсуждая со мной различные вопросы, его превосходительство, после того как он спросил меня, каким образом мне удалось узнать о том, что Киприани разговаривал с ним по поводу нехватки провизии в Лонгвуде, заявил, что мне не следует вести какие-либо беседы с управляющим Лонгвуда относительно количества разрешённых продуктов; что я каждый раз должен спрашивать у него разрешение беседовать с французами по любой проблеме, исключая строго медицинскую; что мне возбраняется поступать так, как я считаю нужным и полагаться на собственное мнение в отношении разговоров на любые темы, кроме медицинских, с генералом Бонапартом, если я не передам ему (губернатору) содержание этих разговоров, так как только он (губернатор) имеет право судить, о чём следует беседовать с генералом Бонапартом.

Я ответил, что если он ожидает от меня, что я буду сообщать ему о моих беседах с Наполеоном, то он ошибается; что, за исключением того, о чём я ранее заявлял ему, я буду хранить молчание; что в соответствии с изложенной им доктриной, я должен сообщать ему всё, что происходит в Лонгвуде; по его же словам, я не имею права полагаться на собственное мнение и поступать так, как считаю нужным, и, следовательно, должен сообщать ему всё, умалчивая при этом о любой части беседы, которую я проводил, полагаясь на собственное мнение.

Не зная, как ему реагировать на моё замечание, губернатор некоторое время поёрзал на кресле и затем перевёл разговор на приевшуюся тему о шотландской газете.

Беседовал с Наполеоном о лорде Каслри. «Никогда ещё, — заявил Наполеон, — ни один человек не проявлял столько политического слабоумия, как это удалось сделать лорду Каслри. Король водворён силой на трон, вопреки желаниям и мнению народа, и затем, чтобы снискать расположение и доверие этого народа, короля вынуждают заставить тот же народ выплачивать контрибуцию, губительную для страны. Англичане сделали Бурбонов палачами собственного народа, жителей Вандеи и других, которые проливали за них свою кровь и благодаря которым они выиграли сражение при Ватерлоо. Если бы не было этого дела в Вандее, я бы в составе своей армии в сражении при Ватерлоо имел бы на тридцать тысяч солдат больше. Теперь вот Бурбоны вновь заключили с папой римским конкордат, который не соответствует общему состоянию общества ни в десятом, ни в пятнадцатом столетии. Они согласились постепенно восстановить все законы церкви. Что это означает, как не подавление протестантизма и всех других религий, за исключением римской католической? Вы же знаете, что римская доктрина гласит о том, что, находясь вне пределов её церкви, никто не может спасти свою душу. По существу это восстановление всего старого фанатизма, суеверия и даже инквизиции, так как она была одним из законов церкви.

Протестанты должны понять, что целью этого конкордата является лишение их свободы вероисповедания и признание только римской католической религии. Владельцы земель в стране, которые когда-то принадлежали церкви, теперь должны дрожать от страха, так как конкордат ведёт к реституции этих земель. Протестанты окажутся в худшем положении, чем до революции, когда, если кто-то из них хотел жениться, он должен был сказать, что является католиком. Хотя в то время их церкви как-то терпели, но, тем не менее, если их часто открывали, то их своими визитами досаждала полиция. Этот ничтожный папа римский был настолько глуп, что дал согласие на конкордат, который, в конце концов, приведёт к убийству священников. Одно время я сам с большим трудом помешал народу совершить это.

О, эти Бурбоны! Совершенно верно говорят французы: они ничему не научились, они ничего не забыли. Они лежат на спящем льве. Я вижу Францию, охваченную огнём. Я вижу текущие реки крови. Вы будете созерцать всеобщее побоище Бурбонов, старой знати, священников, а многие невиновные англичане, они же друзья свободы, заплатят своею жизнью, чтобы искупить порочную политику лорда Каслри. Воображение всегда больше реальности, и громадная свобода, которую конкордат предоставляет королю и священникам для возрождения всех старых суеверий и нетерпимости средневековой церкви, воспламенит Францию и вызовет новую революцию «красных шапок» с призывом «Смерть попам!»

25 августа. Наполеон в прекрасном настроении. Увидел его в гостиной, одетого в серый двубортный китель. Он высказал очень остроумные замечания по адресу губернаторов Бенгала, островов Зеленого Мыса и т. д.

Беседовал с ним об Испании. Я спросил его, правда ли то, что королева сказала в его присутствии Фердинанду, что тот был её сыном, а не сыном короля, и таким образом открыто призналась в своём позорном поведении? Наполеон заверил меня, что она никогда не позволяла себе подобных высказываний в его присутствии. Она сказала Фердинанду, что он не достоин быть сыном короля. Я сказал, что, как утверждалось, Наполеон предлагал выдать замуж за Фердинанда одну из своих родственниц и сделать его королём Неаполя; другую свою родственницу выдать замуж за дон Карлоса и предоставить ему суверенитет.

Наполеон ответил: «Все эти утверждения лживы. Сам Фердинанд неоднократно просил меня, чтобы я выдал ему замуж одну из моих родственниц, но я никогда не просил его об этом». Я рассказал ему, что в одной распространённой публикации прямо утверждалось, что он предложил Фердинанду выбор между отречением от престола и смертью; что, как следствие этого, и в результате угроз короля Карла в его адрес и в адрес его сторонников Фердинанд отрёкся от престола. «Это также ложь, — ответил Наполеон, — никто ни к каким угрозам или к принуждению не прибегал. Если бы с Фердинандом действительно обращались так же, как здесь со мной, или бы подвергали пыткам, или бы лишали пищи, то можно было сказать, что его силой принудили отречься от престола. Если бы не бесконечные ссоры и перебранки между ними, то я никогда не стал бы думать о лишении их престола».

Я сказал, что в некоторых враждебных ему публикациях утверждалось, что за всем этим делом с отречением престола стоял лично он с тем, чтобы потом использовать это обстоятельство в своих интересах. «Человек, подобный мне, — ответил император, — всегда или бог или дьявол. Упомянутое вами утверждение враждебных мне публикаций так же верно, как и то, что я специально выманил Пишегрю и Жоржа для того, чтобы разделаться с Моро. Когда я увидел, как эти глупцы ссорятся между собой и пытаются друг друга столкнуть с трона, то я подумал, что я могу воспользоваться этим и изгнать эту недружелюбную семью; но я не был организатором их споров. Если бы я самого начала знал, что всё это дело принесёт мне столько забот и что оно будет даже стоить жизни двухсот человек, я бы никогда не стал браться за него; но, однажды сев на корабль, необходимо отправиться в плавание».

Наполеон заговорил о сражении при Эйлау, заявив, что его исход допускает, что каждая сторона может сказать многое. Он оставался все время на поле битвы, но к ночи уехал, и этот факт дал повод считать, что он потерпел поражение. Наполеон заявил, что в сражениях при Лютцене[39] и при Баутцене он одержал безоговорочную победу. «Когда мне было только семнадцать лет, — стал рассказывать Наполеон, — я написал краткую историю Корсики. Я передал свою работу аббату Рейналю, который похвалил моё сочинение и пожелал, чтобы я опубликовал его. При этом он добавил, что эта работа делает честь её автору и окажет большую услугу делу, которое волновало тогда всю Корсику.