Ховард перевез останки коня в тайное место где-то на ранчо. После того как Сухаря похоронили, старый коннозаводчик посадил над могилой молодой дубок. Ховард, человек решительно публичный, проводил своего любимца в последний путь без посторонних. Только сыновьям он указал место захоронения Сухаря, оставив дубок единственным опознавательным знаком{623}. Это дерево по-прежнему растет где-то там, на калифорнийских холмах, где раньше было ранчо Риджвуд, и охраняет покой любимого коня Ховарда.

Если бы вы вдруг оказались в квартале красных фонарей весной 1951 года и у вас нашлось бы четверть доллара, вы могли бы купить «Сэр! Журнал для мужчин» и прочесть историю под яркой обложкой. Это издание было невероятно странным гибридом – газетой с обнаженными красотками, которая тужится сойти за научный журнал. С точки зрения эротического искусства это был полный провал. Модель на фото в статье «Красотки Латинского квартала» щеголяла в наряде из четырех египетских фресок, одна из которых была на голове, и со стикини на сосках. В статье на обложке утверждалось, что тучные люди обычно довольно жизнерадостные и веселые, и фотографии обнаженной модели должны были подтвердить эту мысль. В другой статье, «Чистая наука раскрывает древние пороки», труд всей жизни профессора классики университета Чикаго превращали в дискуссию о том, как «древние греки вызвали бы зависть современных плейбоев». Но журнал каким-то образом выживал – во многом благодаря рекламе компаний, выпускающих бандажи против грыжи, и информации о распродаже фармацевтических товаров, например тридцатидневного запаса «натурального мужского гормона» в простой коричневой оберточной бумаге по 5 долларов.

«Сэр!» попал на мою полку, когда я напечатала в строке поисковика имя Джорджа Вульфа и система выдала мне этот журнал как соответствующий запросу. Я особой надежды не питала, но загадка, как совершенно не интересовавшийся порнографией и наукой жокей оказался в псевдонаучном порножурнале, меня заинтриговала. Я наскребла 2 с половиной доллара и заказала его на дом. Когда журнал пришел, я пролистала его и обнаружила между грыжевыми бандажами и веселыми женщинами богатый выбор деяний Мороженщика: поджог собственной сбруи, сон на крыше жокейской комнаты, скачки без штанов перед трибунами, заполненными поклонниками. Я позвонила старым друзьям Вульфа и спросила их о перечисленных историях. И они подтвердили все эти факты, и даже снабдили их деталями, которые пропустил автор статьи. В конечном итоге у журнала «Сэр!» нашлись и свои достоинства. Написание этой книги представляло для меня урок длиной в четыре года, в ходе которого я узнала, что история может скрываться в самых неожиданных местах. Я находила основную информацию в привычных источниках: газетах в библиотеке Конгресса и других архивах, официальных таблицах ипподромов, в томах по истории конного спорта, в журналах. Но те повествования, которые они предлагали, хотя и представляли интерес, все же были неполными. Личности моих героев, их сложные взаимоотношения, мотивы, страхи, мысли и секреты – все это ускользало, как и мелкие, но о многом говорящие подробности, которые придают историческим фигурам непосредственность и вызывают отклик в воображении читателя. Моих героев уже давно нет в живых, но я убеждена, что они оставили за собой хоть что-то. Я стала рыскать в интернете, по аукционам памятных вещей, в маленьких книжных магазинах, писала письма и помещала объявления с пометкой «требуется информация». Я сделала сотни звонков незнакомым людям в надежде, что кто-то или что-то сможет пролить свет на то, что считалось утраченным прошлым.

Эта история не была забыта. Она просто оказалась рассыпанной по всей Северной Америке, ее засунули в задние карманы штанов и в нижние ящики столов и комодов. Огромные объемы информации пришли из старых памятных вещей, в основном купленных мною, иногда позаимствованных у членов фанатичной секты коллекционеров. Некоторые вещи были плохим размещением средств (мне вспоминается пластинка в стиле диско, посвященная Сухарю), но большинство все же содержали какую-то ценную информацию, порой привносили нотку, которая придавала герою объемность, реалистичность. Иногда забытый анекдот или критическое замечание. В выцветших журналах и отсыревших газетах я находила редкие фотографии, длинные интервью с моими героями, их разговоры между собой и отчеты очевидцев о событиях в их жизнях. Личная жизнь моих героев и мир, в котором они жили, разворачивались на страницах десятков забытых автобиографий лошадников, начиная с победителя Кентукки Дерби 1913 года жокея Роско Гуз. На хрипящей аудиозаписи я слышала, как Джордж, сидевший на Сухаре в окружении ревущей от восторга толпы, обращается к Реду. А в ежегоднике жокейского профсоюза 1945 года, найденном в книжном магазинчике в Вирджинии, я выяснила подробности относительно Француза Холи и его выворачивающих наизнанку методах похудения. Я раскопала эти настольные игры с Сухарем в качестве героя, автомат для игры в пинбол, ведро для воды, открытки и рекламу с участием Сухаря на два сорта пива, два сорта апельсинов «Сухарь», виски, одну гостиницу, юмористический журнал, прачечную, химчистку и салон дамских шляпок. Я была единственным покупателем на аукционе за редкий фильм о матчевой скачке между Сухарем и Адмиралом, один из полудюжины скаковых фильмов и кинохроник, которые мне удалось получить.

Но самым верным источником была память. Объявление, помещенное в «Ежедневной программе скачек» в день проведения состязаний на кубок Бридерса, принесло в итоге целую кучу писем. И по крайней мере десять из них были написаны на обороте и на полях программок скачек и на букмекерских корешках. Одно из писем было написано карандашом на полоске бумаги, оторванной в форме шестигранника. И почти все они были написаны старомодными викторианскими почерками. Я подняла телефонную трубку и принялась звонить этим людям и еще сотне потенциальных источников информации, которых нашла по своим контактам в мире скачек. Один или два раза мои звонки были восприняты агрессивно. «Сколько мне, по-вашему, лет?» – рявкнул восьмидесятилетний человек, когда я спросила, знает ли он кого-то из команды Сухаря (этот человек умер через несколько месяцев от старости). Некоторые были слишком словоохотливыми. «У тебя голос молодой девушки, – рокотал в телефонную трубку мужчина девяноста с чем-то лет от роду. – Я люблю молодых девушек». Некоторые рассказали больше, чем я могла вообразить, – например, один престарелый конюх, который описал свое приключения с девицами из «Красной мельницы», но потом попросил не указывать его имя, «потому что моим бывшим женам это может не понравиться». Но большинство собеседников с удовольствием вводили меня в мир, который один из них назвал «те, милые сердцу, давно ушедшие дни», и позволяли задерживаться в нем с их помощью на столько, на сколько мне хотелось.

Преимущество исследования прошлого тех, кто добился необычайного успеха, в том, что их жизни проходили перед глазами многих наблюдателей. Я говорила с людьми, которые видели, как Ред Поллард прилаживал свои санки к пони, видели, как он рухнул с Прекрасной Воительницы, как цитировал Шекспира и махал кулаками в жокейской, как он доживал последние дни в доме престарелых, построенном на руинах ипподрома, на котором сам когда-то скакал. Я следила за событиями жизни Вульфа глазами его друзей – от одноклассника до человека, который видел, как он погиб, и сидел над его гробом в день похорон. Я нашла конюха, который ухаживал за Сухарем в конюшне Фитцсиммонса, парней, которые на тренировках у Смита скакали на нем галопом, и несколько десятков людей, видевших заезды с участием Сухаря. Я даже говорила с почти столетним бывшим конюхом, жившим где-то в пустыне в трейлере без телефона, наверное, последним на Земле, кто помнил Одинокого Ковбоя. Он рассказал мне о его молодости на ранчо, где объезжали мустангов. Смотритель кладбища в Детройте; жена, говорившая вместо молчащего после инсульта мужа; древний дряхлый тренер, подключенный к кислородному баллону; служащий в компании, доставляющей морепродукты почтой; продавец в магазине спиртного под маркой Сухаря в Геркулесе, штат Калифорния, – каждый из них внес что-то свое. Снова и снова, когда могла, я проверяла их свидетельства, противоречащие записям тех лет, точность их заявлений была подтверждена: цвет одеяла Адмирала; точное время, какое показал Сухарь на отрезке в полмили; остроумное замечание, сделанное Редом семьдесят лет назад. В конечном итоге я собрала почти беспрерывные воспоминания об истории, которую хотела рассказать от лица тех, кто помнил ее на слух, на запах и на ощупь; тех, кто разглашал секреты, такие как незрячий глаз Реда. И это помогло наконец раскрыть загадку полувековой давности.