самые неожиданные моменты. И тогда Уго рассказывал ей о винах, а дочь внимала ему с интересом, какого никогда не проявляла к речам учителя или Рехины, упорно вдалбливавшей ей в голову знания о болезнях и снадобьях. Мерсе платила отцу восторгом и уважением к его премудрости и радовала его слух вопросами и уточнениями. Уго пыжился от гордости. Потом Барча приходила напомнить, что пора обедать, а по вечерам, если Уго забывал про еду, приносила ему миску с похлебкой.

Бывало, Уго позволял себе прогуляться по виноградникам Раваля, чтобы поболтать с виноградарями и вдохнуть запах земли, и, уж конечно, делал это в свободные часы Мерсе, когда она могла гулять с отцом по Барселоне, как в тот солнечный июльский вечер на Пла-де-Палау, где горожане праздновали победу короля Мартина Младшего над соединенной армией сардинцев, генуэзцев и французов. За спиной у них была Святая Мария, а впереди – спокойное сверкающее море.

Люди танцевали на широкой площади. Флейты и барабаны как раз завели новую разудалую мелодию. Отец с дочерью молча смотрели друг на друга: громкая музыка не оставляла места ни для чего, кроме ласковых проникновенных взглядов, – и это значило больше чем любые слова. А потом неожиданно зазвонили колокола. Колокола Святой Марии, колокола других барселонских церквей. Музыканты прекратили играть. Это не был тот радостный перезвон, к которому уже успели привыкнуть после победы. Сейчас звонили по усопшему. Музыканты сложили инструменты на землю, точно оружие. Горожане притихли и постепенно начали расходиться, вопрошая друг друга взглядами, ожидая какого-нибудь объяснения. Чья смерть могла оказаться столь важной, чтобы прервать их праздник? Мало кто отваживался высказать вслух то, чего боялись все: его величества.

Действительно, колокола возвещали о смерти короля, только не их короля Мартина, а Мартина Младшего, короля Сицилийского, который скончался от лихорадки вскоре после победы. Мятежная Сардиния, вечно доставлявшая каталонцам неприятности и проблемы, забрала очередную жертву. И веселье перешло в плач. Праздник обратился в траур и похороны. Скончался король, но самое главное, и это носилось в воздухе, – скончался наследник арагонского престола и Каталонского принципата, прямой потомок по мужской линии графского дома Барселоны, основанного Вильфредом Волосатым и продолженного великими владыками: Рамоном Беренгером, Хайме Завоевателем, Педро Великим, еще одним Педро, Церемонным, и другими прославленными монархами, которые возвеличили королевство и покорили Средиземноморье, способствовали расцвету торговли и обогатили своих вассалов. Из всех из них в живых оставался только старый Мартин, которому вскоре исполнялось пятьдесят три года и который уже три года как вдовел после смерти королевы Марии. В 1409-м Мартин Гуманный уже был тучным стариком, страдающим от четырехдневной малярии, вечно утомленным и сонным, – и это был последний из великого рода графов Барселонских.

Еще оплакивая гибель наследника, королевство уже страшилось грядущих распрей за наследство после смерти короля, каковой, по мнению пессимистов, теперь уже не долго оставалось ждать.

1409 год принес с собой и смерть другого воина – графа де Наварклес, Первого капитана каталонской армии. Ввиду отсутствия у графа живых детей его племянник Рожер Пуч унаследовал его титул и земли.

– Его светлость желает, чтобы ты отправился вместе с ним в замок Наварклес, – объявил виночерпию Эстеве. – Там ты проверишь состояние погреба и качество вина. Завтра на рассвете.

– В Наварклес? – удивился Уго.

Граф никогда не вызывал его в Кастельви-де-Росанес, где у него тоже имелся замок и, вероятно, винный погреб. И теперь Уго недоумевал, для чего он понадобился Рожеру в Наварклесе.

– Покойный дядюшка хозяина, Первый капитан, располагал хорошим винным погребом с изысканными напитками, – объяснил мажордом в ответ на недоумение Уго. – По крайней мере, так считает его светлость. Насколько я понимаю, в этом-то и состоит причина… ну если его светлость вызывает тебя не для того, чтобы прикончить подальше от посторонних глаз.

Злая шуточка встревожила Уго. Идея была не такой бессмысленной, как могло показаться на первый взгляд.

– Кривой тоже едет? – спросил виночерпий, не скрывая своей озабоченности.

Эстеве стрельнул глазами по сторонам. Разговор происходил возле двери в погреб. И мажордом тоже на дух не выносил Матео. Во дворце на улице Маркет все, кто не боялся одноглазого, его ненавидели, а многие сочетали оба чувства. Но вот назвать его «кривым», рискуя, что кто-нибудь подслушает разговор и донесет Матео, пусть даже чтобы подольститься, – это было слишком рискованно для мажордома.

– Не думаю, – ответил Эстеве, убедившись в отсутствии посторонних и явно успокоившись. – Тебе ведь известно: Матео отвечает за все, когда господина нет в Барселоне. Я полагаю, он останется здесь, следить за порядком.

Поселок Наварклес находился в нескольких днях пути от Барселоны – на той дороге, что шла вдоль реки Льобрегат, а потом через Манресу и Бергу выводила на Пучсерда. Тракт был достаточно оживленный, ведь Пучсерда славился сукном добротной выделки.

Граф ехал верхом. Уго шел пешком вместе с тремя солдатами, которые сменялись каждый раз, когда приходилось тянуть под уздцы двух мулов, впряженных в телегу – покамест почти пустую, готовую принять груз по возвращении из замка. Несколько ночей Уго и солдаты спали на сеновалах, в огородах и конюшнях, в то время как сеньор граф находил приют в лучшей комнате лучшего дома того селения, которое избирал для ночевки. И вот наконец Наварклес приветствовал путников осенним солнцем, которое хотя и слабо грело, зато озаряло светом и земли, и дома, да в каком-то смысле и сердца людей, привыкших жить под солнцем Средиземного моря. Отряд направился в замок, стоявший на вершине холма: за крепкими стенами в беспорядке лепились друг к другу разные строения, а центром служило высокое здание, в давние времена возведенное здесь просто как сторожевая башня. Кастелян ожидал у ворот. Рожер Пуч решил оставить управляющим того же слугу, который исполнял эту должность при жизни дядюшки. То был пожилой суровый вассал, скупой на слова и жесты; тут же под стенами замка управляющий преклонил колено и присягнул на верность новому графу. За спиной управляющего жались друг к другу крестьяне самого бедняцкого облика. Сервы склонили голову, смена хозяина сулила им только тревоги.

Уго и его спутников разместили в большой комнате с несколькими тюфяками – там же ночевали и солдаты из замка.

– Так пускай они спят по двое, а если все равно не хватит, пусть спят на полу! – расслышал Уго решение графа, когда кастелян пожаловался, что тюфяков недостаточно. – А это мой виночерпий, – добавил Рожер, ткнув в сторону Уго. – Покажи ему погреб. А ты угости меня лучшим вином моего дядюшки, – велел он виночерпию.

Погреб был великолепный: просторный подвал, выстроенный из больших широких