камней, что позволяло сохранять свежесть и постоянную температуру и летом, и зимой. Но если помещение было завидным, этого нельзя было сказать о давильне, о стоявших в погребе бочках и кувшинах, об инструментах, о чистоте пола и стен, а хуже всего дело обстояло с вентиляцией. «Так ты говоришь, превосходное вино?» Парень усмехнулся, вспоминая слова мажордома Эстеве и в то же время вдыхая кислый уксусный запах.

– Открой тут все окна, – приказал Уго пришедшему с ним слуге. – Кто служил виночерпием у старого графа?

Слуга бросился исполнять поручение, а Уго уже проверял содержимое бочек.

– У него давно не было виночерпия, – поведал слуга. – Последний уж несколько лет как помер. Сеньор граф пробовал приглашать всяких местных, но крестьяне не то чтобы следили за погребом, а все больше пьянствовали. С тех пор мы сами занимаемся винами.

– Вы сами?

– Мы, замковая прислуга.

– В каких бочках хранится урожай этого года?

По подсчетам Уго, нынешнее вино еще должно было находиться в стадии медленного брожения.

– Да вон в тех.

Уго пошел проверять.

– Вы что, не разделяете вино по годам?

На бочках не было никакой маркировки.

Уго долго возился с заевшим краником; слуга ничего не ответил на последний вопрос. Когда виночерпий наконец к нему обернулся, на лице простеца было написано полнейшее недоумение. Уго с силой провернул кран, и ему все-таки удалось нацедить в кувшин немного вина.

Уго попробовал и выплюнул. Если все бочки здесь такие, Рожер Пуч не сильно обрадуется. Виночерпий попробовал напиток из соседней бочки – с тем же отвращением.

– Да неужели это пил Первый капитан каталонской армии?

– Да, и он тоже, – пожал плечами слуга. – Такое вино пьют в наших краях и сеньоры, и крестьяне. – (Уго тяжело вздохнул.) – Мы все пьем такое вино! – Слуга почти кричал: осуждение Уго он воспринял как выходку невежи. Вот он шагнул к парню, выхватил кувшин у него из руки и залил в себя все вино одним глотком. – Такое вот у нас вино! Очень хорошее!

Возможно, оно и нравилось жителям здешних краев, холодных и суровых; возможно, такое вино удовлетворяло и вкусам прежнего сеньора, старого закаленного вояки, но Уго помнил, что у Рожера нёбо чувствительное, гораздо капризнее, чем нёбо этого слуги, готового похвалить чистый уксус.

Вино, которое Уго в итоге подал к столу новоиспеченного графа де Наварклес, ждало своего часа в одной из нетронутых бочек. Поначалу и оно показалось виноделу резким, но что еще он мог почувствовать среди грязищи, перепробовав уже несколько разновидностей местного уксуса?

Уго как следует вымыл кувшин и прополоскал рот. Потом нацедил немного и поболтал кувшин. «Вот это сохранилось», – постановил Уго, когда сумел отличить от кислого уксуса грубое, простецкое винцо, которое бог знает сколько времени старилось в этой бочке. Точно определить было невозможно, однако, по всей вероятности, вино стояло чуть больше года… И вряд ли это чудо сотворил Господь! Как бы то ни было, вино, которым Уго наполнил серебряный кубок графа, он предварительно разбавил водой, ровно настолько, чтобы уравновесить эту густую жидкость, которую и проглотить-то было непросто.

Рожер Пуч сидел за большим столом в башне, а его вассалы, земельные арендаторы, подобострастно выстроились в очередь, чтобы воздать почести и присягнуть в верности и вассальной зависимости новому господину. Кастелян одного за другим представлял их Рожеру Пучу, чтобы после по лежащим на столе счетным книгам и прочим документам выяснить, какие доходы каждый из этих арендаторов приносит в сундуки графа. Уго быстро понял, что для Рожера Пуча эти скрупулезные подсчеты невыносимы. Новому сюзерену требовалась от новых подданных лишь вассальная присяга, но, как только дело доходило до копания в цифрах и повинностях, в нем начинали клокотать ярость и нетерпение. Ни один из вассалов не избежал оскорблений нового графа.

– У тебя в деревне столько дымов, а доход такой жалкий?

Настали плохие времена, крестьян недостаточно для обработки всех полей. За такими вот оправданиями пытались спрятаться его вассалы, все без исключения.

– Так заставь этих мерзких лентяев работать! – кричал в ответ граф. – Мне нужно больше денег – тебе ясно?

Ясно стало всем. Рожер Пуч, удобно рассевшийся на высоком стуле, напоминавшем трон, унижал своих вассалов и помыкал ими, глотая вино, которое не уставал ему подливать виночерпий, в конце концов полностью отрешившийся от здешних проблем. Что он делает здесь, в замке, вдалеке от своих, снося оскорбления от ненавистного ему человека? – вот о чем спрашивал себя Уго. Все верно, он нуждается в этой работе: его семья ест, платит за жилье и одевается на его жалованье. Да если бы даже все обстояло не так, Уго все равно не может отказаться от работы, опасаясь мести обидчивого графа; но это не означает, что обязательно выбиваться из сил и искать для него хорошее вино. Уго мог бы напоить Рожера Пуча и тем гадким пойлом – под предлогом, что ничего лучшего в погребе не нашлось, и никто бы его ни в чем не обвинил. Ни Рожер Пуч, ни слуга, любитель уксуса, не сумели бы распознать ту единственную бочку. Но он подает самое лучшее не ради графа, а ради самого вина – так виночерпий ответил на свой собственный вопрос. Да, он проявляет к вину уважение – до такой степени, что не способен предложить плохой напиток даже своему злейшему врагу. Уго улыбнулся. Рожер Пуч снова поставил на стол пустой кубок, и Уго вновь его наполнил.

– Наказывай их, и тогда узнаешь, как они могут работать! – рявкнул граф на толстого потного вассала, который в эти минуты сделался как будто вдвое меньше, сложил руки, прикрывая шляпой брюшко, и смотрел чуть в сторону, точно не отваживаясь взглянуть сюзерену в глаза.

Уго без труда представил этого человека в совершенно иной ситуации: когда тот оскорбляет и колотит собственных вассалов – сервов-землепашцев. Уго почти видел, как этот толстяк, теперь уже задрав голову, плюется и бранит крестьян за мизерные доходы, лупцует по щекам, пинает ногами и угрожает более страшными карами. Уго поспешил отделаться от омерзительного видения.

– Еще вина! – прикрикнул Рожер Пуч.

Уго повиновался. Он уже несколько раз спускался в погреб наполнять кувшин. Пуч хлестал вино без остановки, а его приказы и брань уже сделались совсем неразборчивыми, язык – неуклюжим и тяжелым, ясность мысли растворялась в вине.

Наступил вечер, и кастелян прекратил шествие вассалов, да и сам попробовал незаметно ускользнуть.

– Куда собрался? – грубо остановил его граф.

– Распорядиться насчет вашего ужина, мой господин.

Первым делом были поданы лонганисы и бутифарры – твердые и вареные