Они отпраздновали свадьбу в «Рулс», заказав помимо всего прочего фирменный Лестерширский пирог, подаваемый в ресторане исключительно по средам*, и этот факт вкупе со всеми остальными неожиданно избавил Энтони от угрызений совести, вызванных лишением Элизабет полноценного торжества из-за собственных проблем. Они не могли бы выбрать более удачный день для свадьбы, даже если бы старались. Само провидение было на их стороне — и стоило ли в таком случае сомневаться в том, что они с Элизабет правильно поступили? Пусть на месяц раньше запланированного, пусть в отсутствие друзей и родных — главное, что они теперь были вместе!

— Лиз!.. — голос начал предавать от одного лишь предчувствия скорого блаженства. Энтони столько раз пережил этот момент во снах, но те не шли ни в какое сравнение со сгустком нынешних эмоций и ощущений. Узнать Лиз настоящей, почувствовать пальцами жар ее тела, вкусить настоящую близость — теперь уже не только духовную. Давно ли мечтать даже о ее внимании не смел — а теперь все страхи позади. Они одни, они принадлежат друг другу, они созданы друг для друга — и у них целая ночь, а следом — и долгая сладкая жизнь. И только один момент не давал еще Энтони покоя: — Счастье мое! Ты знаешь, что произойдет? Тебе рассказывали о супружеской постели?

Наверное, еще пару часов назад такой вопрос показался бы ему верхом неприличия, но сейчас от аромата женской кожи в голове что-то помутилось и все наносные эмоции пропали, оставив только самое главное. Энтони должен был позаботиться о своем ангеле, чтобы она не осталась разочарованной после первой брачной ночи, и стыд в таком деле был лишь ненужной помехой.

— Черити… объясняла… — задыхаясь от его поцелуев, пробормотала Элизабет. Дерзкие, обжигающие — Энтони терзал уже не только ее губы, он волновал шею, чуть приоткрытые плечи, изумительно чувствительную ложбинку в расстегнутой горловине, и от этого шумело в голове и путались мысли, а руки норовили лишь сильнее прижать любимого к себе и ни на секунду не позволять отодвигаться. — Я не боюсь, даже не думай!.. Я хочу быть с тобой!.. Я хочу всегда быть с тобой!..

— Лиз!..

Элизабет не помнила, когда он успел вынуть ее из пальто, но почти ненавидела его сюртук, который не позволял ей почувствовать настоящее тепло мужа. Позволительно ли было девице самой проявить инициативу? Черити говорила вскользь, смущаясь больше падчерицы и стараясь как можно быстрее проскочить непристойные места. Элизабет поняла суть, но эта суть не отвечала ни на один из ее вопросов. Не позволяла чувствовать себя хоть сколько-нибудь уверенной. И не оправдывала все усиливающееся томление, которое теперь разливалось по всему телу, то бросая Элизабет в стыд, то вырывая из него и наделяя неимоверной, совсем не свойственной ей храбростью.

И, кажется, сейчас был именно такой момент.

Элизабет вцепилась в первую попавшуюся пуговицу, с силой и обидой выдавила ее из петлицы. В секунду поцелуи стали еще жарче. Удерживая ее одной рукой, второй Энтони стянул с себя сюртук, бросил его куда-то на пол, тут же забыв о его существовании. За ним последовал жилет — еще одна отвратительная преграда между ним и любимой.

Элизабет обхватила его за шею, судорожно провела ладонями по влажной горячей коже, бесстыже забралась пальцами под ворот.

Господи, она даже представить себе не могла, как это приятно! Энтони чуть напрягался от ее прикосновений и еще сильнее сжимал объятия, а она душой чувствовала, что ему это нравится! А если… Если он и рубашку снимет… Если Элизабет коснется его обнаженной груди… Если узнает, какая она на ощупь… Если найдет подушечками пальцев сильно колотящееся сердце…

Дыхание сорвалось, опалив щеки. Энтони уткнулся лбом ей в лоб, словно прося передышки.

— Лиз, я не могу не спросить, пока еще не совсем потерял голову, — ох и голос: за одно только то, что она слушала его, Элизабет чувствовала себя грешницей. Но Энтони не был бы самим собой, не задай он этот вопрос: — Если тебе неуютно здесь… Мы уже послезавтра вернемся в Кловерхилл. Всего две ночи… Если хочешь подождать…

— Ты же не рассчитываешь, что я соглашусь? — не узнавая себя, искушающе промурлыкала Элизабет.

— Не рассчитываю, — с читаемым облегчением выдохнул Энтони. Он настолько на это не рассчитывал, что, несмотря на полный сумбур в голове после предложения Элизабет, додумался-таки дать горничной указания сменить постельной белье и отпустить ее домой до самого утра. Раздеть жену Энтони рассчитывал без ее помощи. Джулии безумно нравилось, когда от платья ее освобождал мужчина, а Энтони находил это весьма забавным и не видел ничего зазорного в том, чтобы обнажать женщину самолично. Теперь он мог справиться с многочисленными шнуровками и крючочками лучше всякой горничной.

Да какая там горничная, когда руки уже сами вовсю хозяйничали на лифе платья Элизабет, борясь с упрямыми застежками, а Энтони снова целовал — еще глубже, еще исступленнее. Ее руки зарылись ему под волосы, и Энтони чувствовал, как напряжены ее пальцы и как неспокойно дыхание. Могла ли она отвечать ему зеркальной страстью? Или все же нервничала из-за его напора и своей невинности и неосведомленности?

— Лиз?..

— Ах, Энтони, только не отпускай меня! — перехваченным голосом пробормотала она. — Никогда-никогда не отпускай!

Нет, и про поцелуи она ничего не знала. Почему от них слабели ноги? Почему от них ныла грудь? Почему от них исчезала всякая стеснительность и так хотелось большего? А что же будет, когда Энтони справится с этим платьем?

Он не давал ей ни секунды продыху. Едва отрывался от зацелованных губ, тут же снова приникал к шее, пробираясь все дальше в бесстыдно расстегнутый лиф, и только нижняя сорочка мешала ему окончательно свести Элизабет с ума.

— Лиз, душа моя, в доме, кроме нас с тобой, никого нет, — чуть опьяненным голосом сообщил Энтони и ткнулся губами ей в висок. — Можно мы избавимся от этого изумительного платья прямо здесь? Боюсь, в нем ты просто не сумеешь подняться по здешней лестнице.

Элизабет неловко улыбнулась, не в силах сразу вынырнуть из накрывших ощущений.

— Тебе теперь можно все, что угодно, — отозвалась она. — Мне положено лишь подчиняться, — тут Элизабет поймала его встревоженный взгляд, коснулась щеки любимого чуть дрожащей рукой. — Не обидишь. Не оскорбишь, — прошептала она. — Только не когда мы вместе.

Платье, юбки, кринолин, корсет — все оказалось на полу. Это с Джулией Энтони мог позволить себе не торопиться, сейчас же от каждой потерянной секунды будто бы зависела жизнь. Он тщетно старался успокоить дыхание, осторожно вынимая из прически возлюбленной удерживающие локоны шпильки, а Элизабет вдруг словно бы увидела себя с мужем со стороны. Она — в простой, светлой, короткой — лишь чуть ниже колен — сорочке, с обнаженными плечами и распущенными по спине волосами и он — в свободной белой рубашке с закатанными — когда только успел? — рукавами и двумя узкими полосками подтяжек, поддерживающими черные брюки и почему-то действующими на Элизабет совершенно неправедным образом; и она заулыбалась, вдохновленная этой новой и невероятно правильной картиной.