Магараджа познакомил нас со своим сыном, молодым человеком, офицером индийской армии, который служил при президенте страны адъютантом. Так оказывали честь выходцам из знатных родов. Магараджа – человек рослый, статный и красивый, лет сорока пяти, хороший наездник и спортсмен. Он организовал в нашу честь спортивные соревнования. Я впервые увидел подобные состязания на конях: в руках каждого наездника палка с сеткой на конце, которой надо захватить мяч и, проскакав через все поле, доставить его к воротам. Нам рассказали, что, когда англичане еще господствовали в Индии, магараджа лично участвовал в этих играх, являясь капитаном в своей команде[313]. Когда они выезжали в Англию на состязания, он упал там с коня и сломал руку. Теперь мы наблюдали эту игру. Отец и сын попали в разные команды. Кони у них замечательные, носились по полю, как вихрь. Коней меняли каждые пятнадцать минут, иначе они не выдерживали темпа. Соревнование прошло благополучно, без жертв. А вечером магараджа спросил нас с Булганиным: «Вы охотники?». Я ему: «Занимаемся охотой у себя дома». Он загорелся: «Хотите, я организую охоту на тигров?» Мы поблагодарили его за внимание, но ответили, что не располагаем временем. А он не успокаивался: «Ну, останьтесь еще на сутки!» Я признаюсь, что мне, хотя и было любопытно, не хотелось создавать плохую рекламу для СССР и для себя: приехали, дескать, охотиться на тигров.

Оттуда мы вылетели в Кашмир. Там встреча нас населением была грандиозной: оно в основном мусульманское, премьер-министр тоже мусульманин[314]. Губернатор – очень красивый человек юного возраста, сын бывшего магараджи. Нам организовали плавание на больших лодках по большому озеру, красочно обставленное[315]. Что касается внешнего вида граждан, то у нас сложилось тягостное впечатление: люди одеты бедно, одежды серее, чем на юге. Может быть, так нам казалось, потому что на юге жарко и можно носить легкие платья. Вся молодежь более ярко одета, особенно женщины. А здесь холоднее, бывают заморозки, люди должны одеваться теплее. Но сквозь их одежды просвечивала бедность, говоря откровенно – нищета. Зато отношение к нам было замечательное. Делалось все, чтобы только расположить нас к себе. Фамилии местных жителей часто созвучны с узбекскими. Мы приглашали их посетить Узбекистан. Гостить у них хорошо, потому что не подают алкогольных напитков. Прочее угощение очень вкусное, особенно люля-кебаб, сильно наперченный и с острыми приправами, но хорошо приготовленный.

Когда начался традиционный митинг, мы использовали такие заранее подготовленные речи, в которые были вставлены фразы, направленные в пользу Индии, а не Пакистана, то есть выступали с позиции принадлежности этого штата именно к Индии, с позиции индусов. Когда мы прилетели в этот штат, то там уже находилась Индира Ганди. Ее прилет туда мы расценивали как знак особого к нам уважения. Она ведь представляла своего отца.

Свои речи мы и согласовывали с ней. Наши выступления транслировались. Ганди очень высоко оценила нашу позицию в поддержку политики Индии в споре с Пакистаном. Спустя какое-то время она сказала нам, что позвонил ее отец, но не из Дели, а из другого места, передавал нам привет и выразил большое удовлетворение нашим выступлением. Мы тоже были этим довольны, хотя знали, что Пакистану это не понравится. Но у нас с Пакистаном не имелось прямых контактов, существовали самые плохие отношения. Мы-то хотели их улучшения и все делали для того, но Пакистан вступил в военные организации, направленные против нас[316]. И тут уж ничего мы поделать не смогли: сами пакистанцы не приняли нашу руку дружбы.

А наша позиция солидарности с индусами в их споре с Пакистаном еще больше содействовала укреплению дружеских отношений между Советским Союзом и Индией. Думаю, что эта линия СССР была правильной, хотя меня всегда беспокоило, чтобы она не шла во вред нашим будущим отношениям с Пакистаном. Мы верили, что настанет время, Пакистан правильно оценит нашу политику и поймет, что ему надо дружить не с США, а с СССР, потому что только он будет оказывать народам, освободившимся от колониального гнета, бескорыстную помощь. Именно это делается сейчас в отношении Индии. Если же говорить о сугубо внешних признаках страны, то Кашмир уже не коренная Индия. Говорю так условно: это Индия и географически, и по государственным границам, штат индийского государства. Но по своей природе и по виду людей он совсем другой. Более северная природа и растительность. Я видел яблоки и груши, многое иное, что произрастает у нас даже в средней полосе России. Правда, боюсь тут ошибиться, потому что слишком мало я там находился и мало что успел рассмотреть.

Очень много интересного встретили мы в Индии, действительно в стране чудес. Замечательный народ, хотя и предельно бедный. А природа! А памятники старины, памятники искусства, архитектуры! Все это было для нас ново, поражало и восхищало. Достаточно сказать о такой жемчужине искусства, как дворец-мавзолей одного из правителей Индии Тадж-Махал[317]. Туристы обязательно посещают это место, любуются белокаменным сооружением, в котором и камня не чувствуется, ибо материал отличается особой белизной. Напротив сооружения расположен водоем. Когда займешь определенную точку возле него, то увидишь сказочное отражение дворца в воде. Мне подарили точную копию этого памятника, сделанную из алебастра. Я, любуясь им, думал: некогда, в каком-то там веке, возведено оно и доныне свидетельствует о высокой культуре индийского народа. Но, с другой стороны, когда смотришь на окружавшую нас нищету, возникает мысль, что правители трудовых людей не считали за людей и заставляли их возводить себе дворцы и мавзолеи, обрекая их умирать от тяжести труда. Владыки не считались с народом, им нужны были только рабочие руки, и они выжимали все соки из своих подданных. Сейчас эти сооружения являются гордостью Индии, памятниками ее искусства. Но они же повествуют зрителям о рабском труде: сколько же людей было замучено, чтобы возвести такие сооружения?