Затем с нами повели разговор о поездке в Кашмир. Когда составлялась программа, то в нее сразу хотели внести посещение Кашмира, но мы попросили не делать этого, потому что из-за Кашмира возникло военное столкновение с Пакистаном[309]. В Кашмире преобладало мусульманское население, и Пакистан настаивал на том, что Кашмир должен войти в его состав. Часть Кашмира в результате военных действий так и осталась в Пакистане. Мы не хотели своим присутствием осложнять отношения между Индией и Пакистаном, не хотели и связывать себя с претензиями Индии, считая, что нам лучше занять нейтральную позицию. Пусть они сами решают свои спорные вопросы. Индусы обратились с особо подчеркнутой просьбой поддержать их позицию, что нам вовсе не импонировало. Но не хотелось огорчать Неру своим отказом. Наши симпатии были на его стороне, на стороне Индии, хотя бы потому, что Индия занимала разумную позицию в международных вопросах, не входила ни в какие блоки, с симпатией относилась к Советскому Союзу.

Пакистан занимал противоположную позицию, вошел в военный блок СЕАТО. Эта военная организация была направлена прежде всего против Советского Союза. Нам, собственно, было выгоднее поддерживать Индию, укреплять с ней дружеские отношения. С Пакистаном у нас никаких дружеских отношений не было. Мы верили, что в потенции как бы заложены семена дружбы, но они глушатся реакционными силами и не прорастают. Они когда-то должны прорасти, и отношения с Пакистаном, его народами станут такими дружескими, как и с индийским народом. Пока же этого не было. Мы посоветовались и решили согласиться, удовлетворить просьбу Неру и посетить Кашмир. Это произошло на последнем этапе нашего знакомства с Индией.

Перед Кашмиром мы посетили штат Кералу[310]. Там коммунисты вскоре создали свое правительство. Правда, оно продержалось недолго. Вторично коммунистическое правительство там было образовано, когда я уже находился на пенсии. Одним словом, в том штате коммунисты были сильны. Сколько насчитывалось членов компартии в том или ином штате, по реакции на митингах разобрать было невозможно. Всюду выражались явные симпатии к Советскому Союзу независимо от того, каково было соотношение политических сил при выборах правительства каждого штата. Даже в Бомбее, где премьером был Десай, народ обласкал нас теплотой дружелюбия. А от Кералы остались в памяти бесконечные пальмы в виде промышленных насаждений. С них собирали кокосовые плоды. Нам показали, как это делается. Люди ловко карабкаются на деревья, ноги связаны веревкой, ступни как бы присасываются к стволам. Потом с вершин сбрасываются плоды.

Там же нам показали и чайные плантации. Какой-то капиталист среднего масштаба пригласил нас к себе. Мы осмотрели его плантацию, сбор, сушку и переработку чая. Я и раньше видел, как это делается в Грузии. То, что мы увидели здесь, производило жалкое впечатление, все делалось вручную (а у нас уже имелись машины, которые срезали верхушку с чайных кустов), затем листья сбрасывались в кучу на земле. Я пошутил: «Если бы советские люди, которые пьют индийский чай, видели, как его заготавливают, они, видимо, утратили бы аппетит». Да, у нас на чайных плантациях более строгие санитарные условия. Там этого не было. Но хозяин принял нас очень любезно, угостил своим чаем и фруктами.

В том же штате мы наблюдали огромное количество обезьян. Когда мы ехали по дороге, то обезьяны, уже приученные туристами, выстраивались на обочине. Как только машина останавливалась, они мчались к ней, привыкнув к тому, что туристы их угощают, и всматривались в человека, ожидая получить дар. Еще больше обезьян облепило древний храм, огромное колоколообразное помещение, считавшееся в Индии дворцом обезьян. Обезьяны у индусов священные животные и пользуются покровительством. Миллионы этих животных превратились в бедствие для сельского хозяйства, руша кукурузу, уничтожая плоды. Но рука у индуса не поднимается против обезьяны.

В Керале мы посетили нашего уважаемого соотечественника, крупного художника Святослава Рериха[311]. Его отец тоже был известным художником, выставка их картин состоялась в Москве. Я посетил ее среди прочих. Рерих много лет живет в Индии, и жена у него индуска, он осел там крепко. Когда мы с ним встретились и я на него глянул, то поразился: лицо его имело огромное сходство с лицом Николая II, и бородка подстрижена так же, и рост тот же. Я сужу по портретам, к которым привык еще в дореволюционные времена. Тогда в каждой школе и в учебниках имелись царские портреты. Сам Рерих оказался чрезвычайно приятным и мирным по духу человеком.

Незаметно настало время лететь в Кашмир. Путь туда лежал с юга через всю Индию на север, поближе к Афганистану. С Афганистаном Кашмир не граничит, потому что территория Пакистана отделяет Индию от Афганистана. Но у нас не хватило заправки долететь сразу до Кашмира, пришлось сделать остановку по дороге[312]. На месте приземления нас встретил местный магараджа. Тут никакого митинга не было. Разместили нас в богатейшем дворце. Магараджа устроил в нашу честь ужин, затем пригласил на концерт. Музыканты – не то его бывшие рабы, не то крепостные. Он оставался над ними владыкой вплоть до изгнания англичан. Жена у него была француженка. Он нас с ней познакомил. Ее вид вызывал жалость: она производила впечатление чем-то скованного человека и держалась не как хозяйка, ощущалась ее внутренняя угнетенность. Но с нами она была очень любезна. У меня возникло новое чувство, что она к нам апеллирует. В материальном-то отношении у нее не имелось ограничений, она жила в роскоши, но духовно чувствовала себя угнетенной. Нам рассказывали, что этот магараджа имел еще несколько жен. Когда мы сидели вечером на веранде, отдыхая, нам показали далеко в горах (еле-еле можно было рассмотреть это сооружение) дворец, в котором была заточена его первая жена.