Ну почему так сложно!

***

Не замечая меня, Габриэль идёт по дороге, а я смотрю на него и смотрю. И вижу, как из группы бродящих без дела адептов отделяется Мэй и подходит к нему. На Мэй печати, наверное, поэтому она так пристально смотрит ему в лицо — читает по губам? Наверное, они говорят обо мне и моём возвращении.

Наверное…

Мэй никогда бы не заставила его нервничать, расстраиваться, уезжать.

Я снова прижимаюсь лбом к дереву. Кажется, у меня развивается паранойя.

…в итоге, прячась, как какой-то шпион, я передала Габриэлю записку через Джеймса.

***

Я так боюсь, что он не придёт. И был бы тысячу раз прав — зачем я ему сдалась, такая несуразная, такая… грязная. Я провожу рукой по губам — в тех любовных романах, что я читала в старших классах школы, саркастично высмеивая каждую строчку на пару с Джеймсом, тогда ещё просто безымянным Внутренним Голосом, но втайне-то мечтая о чём-то «таком», героини хранили верность одному герою от начала и до конца своей жизни, за что в финале и получали счастье, любовь и богатство до кучи в качестве итогового приза за стойкость посреди всяческих соблазнов. А я — просто находка для соблазнов.

Небольшой двухэтажный дом в лесу, где мы, то есть адепты факультета смерти, иногда занимались всякими некромантскими практиками, популярностью у студентов отчего-то не пользовался. В отличие от меня и моей компании, никому не хотелось спрятаться и забиться в глушь. А мне вот хотелось. Занятия здесь обычно проводил только сэр Джордас и преимущественно по утрам, словно в насмешку над стереотипами о трупокопателях, любителях безлунных ночей.

Сейчас здесь никого не должно быть, разве что Анна со своими питомцами забредёт… ну да и боги с ней.

Хотя боги-то как раз от неё отвернулись.

Своим магическим взглядом, всё более и более острым, я вижу опутавшие дом нити магических кружев.

Мы уже искали в прошлом году дверь наверх, а нашли только проход в подвале, лаз, ведущий в подземные ходы, где скрывалась отвратительная лаборатория монстров леди Сейкен. А дверь наверх, как выяснилась, тоже имела место быть, почему-то почти в метре от земли. Возможно, это еще одно унаследованное от Корнелии знание… Впрочем, в прошлом году я и открыть бы ее не смогла.

А сейчас могу. Я стала сильнее. Жаль, что не умнее.

…руки Габриэля ложатся мне на плечи и вдавливают в стену, рука проходится от затылка до ягодиц. Кажется, он и без слов прекрасно может донести до меня отношение к моим поступкам. Розгами. Интересно, кто успел наложить на него печати? Джордас? Можно подумать, какие мы принципиальные.

Я ухитряюсь вытащить руку и стукнуть кулаком по стене. Каменный прямоугольник беззвучно уходит вглубь, а Габриэль чуть-чуть отодвигается, откладывая мою неминуемую экзекуцию, чтобы рассмотреть очередной приготовленный — и не проверенный — мною сюрприз. Я подтягиваюсь на руках и, как большая укутанная в плащ, рыжая мохнатая гусеница заползаю внутрь. Габ дёргает меня за щиколотку, тянет назад, но куда там — я выворачиваюсь, отряхиваюсь и встаю во весь рост. Я знаю, просто знаю, что внутри никого нет, по крайне мере — никого живого или поднятого мёртвого, — и иду по ступенькам наверх. Этот дом с его подвалом — ещё одна шкатулка с двойным дном Академии Безмолвия.

Точнее, уже с тройным дном.

Габриэль идёт за мной.

Комната наверху — вовсе не еще одна жуткая лаборатория. Она, честно говоря, вообще ни на что не похожа. Стены выложены чёрным блестящим камнем. Окон нет — и от этого сразу удушьем сдавливает голову. В одном из углов кучкой свалены скелеты мелких тварей. Какие-то клочки застарелой шерсти на полу. И пыль, много пыли. Здесь давно никого не было. Много лет.

Но, честно говоря, меня не очень-то беспокоит внутреннее убранство. Полоса жадного огня пробегает по полу, моментально сжигая всё, кроме костей — они остаются. Я развязываю завязки плаща, бросаю на пол, поворачиваюсь к Габриэлю, выдыхаю, сосредотачиваясь, и кладу ладони ему на уши. Закрываю глаза, пытаясь расслабиться и вспомнить внутренние ощущения, сделав их действиями вовне. Габ сдавленно шипит, морщится — мне так не хочется делать ему больно, никогда не хотелось, но иначе я пока не умею. Пальцы касаются его губ, сминая, вытягивая плетения печатей. По сравнению с королевским проклятием — такая мелочь.

— Этому вас учили в столице восемь дней?

— Этому я сама… С днём рождения.

Его глаза — голубой и зелёный за стёклами очков — округляются, а потом по-птичьи моргают, так, как будто он и забыл об этом. Может, реально забыл — что и неудивительно. Как-то не до тортиков со свечками и коробочек, перевязанных ленточками, судя по всему. А мне хотя бы пять минут действительно хочется не думать о проклятиях и прочих заморочках.

— Спасибо, что помнишь, дорогая. Знаешь, что…

Габ снова рывком разворачивает меня лицом к стене.

— Говорить тебе что-то бесполезно. Слушать тебя — тоже, обычно ты полный бред несёшь, врёшь или умалчиваешь.

— И что ты со мной сделаешь? — мне почему-то хочется улыбаться. Ну, точно идиотка.

— Выпорю. А потом выгоню Сэма, — Габ споткнулся на имени. — Джеймса. И запру тебя в своей комнате. Мне надоело. Ты будешь под домашним арестом. Диплом тебе всё равно дадут, думаю… Закончим Академию — разберёмся, куда девать тебя дальше.

— Согласна, — я разворачиваюсь к нему. — Согласна, правда. Запри меня. Спрячь. От всего мира. От себя самой, прежде всего. Я тебе сейчас безо всяких шуток это говорю.

— Я тоже, — его горячие руки ложатся на мою голую поясницу и подтягивают меня к себе.

— Не сможешь, — хмыкаю я.

— Ты так в меня не веришь?

— Верю. Только в тебя и верю. Хочу сделать тебе подарок, — я касаюсь губами его подбородка. — Вот только не знаю, нужен ли он тебе.

— Ты сама — тот ещё подарок, — возможно, что изначально Габ действительно собирался меня демонстративно отшлёпать, но судя по всему, передумал — или-таки не решился. Его руки соскальзывают с поясницы ниже — и назвать это наказанием довольно трудно, хотя пыткой — очень даже. Похлопывает. Поглаживает. Гладит.

— Вот именно. Другого-то у меня и нет. Я сама — и есть подарок.

— В каком смысле? — не отрывая рук, Габриэль отстраняется и заглядывает мне в глаза.

— В прямом. Ну не можешь же ты быть таким недогадливым…

Я все-таки выпутываюсь из его рук. И стягиваю с брюк кожаный пояс — необходимость в свете голодовок последних дней.

— Джей, не дури!

— Если не нужен — говори сразу и прямо. Я не в том состоянии, чтобы понимать намёки.

— Джейма, ты не в себе! Ну не здесь же, Джей, правда, ты…

Правду ты не знаешь. Правда в том, что первый раз я хочу с тобой. А в свете творящегося вокруг безумия и моей беспомощности, может запросто случиться так, что…