Таких, как я, у неё ещё не было. Выдержу дольше, чем остальные. Больше дам.

Послужу истине. Науке. Новым страницам истории магических открытий и достижений. Ей.

Проект «одиннадцать» не просто закрыли — нашли кое-какую лабораторию, не предназначенную для сторонних глаз. Будет следствие. Будет огласка, хотя бы и в узких кругах. Ещё одну лабораторию не нашли, но риск велик.

Действовать нужно быстро, безотлагательно. Нужно успеть завершить хотя бы последний эксперимент. Маг смерти с такой способностью к восстановлению — ценнейшая находка, редкая удача.

Если Джордас так не хочет расставаться со «своей девочкой», он может присоединиться и успеть дополучить всё, что ему нужно, пока девочка ещё будет хоть на что-то годна. Ненадолго, но лучше, чем ничего…

Пауза. Опять тишина.

Не знаю, чего я жду, жду и жду, так, что сердце едва ли не толкается в гортань, пытаясь вырваться: ответа Элфанта? Или всё же реакции Габриэля, который замер, вслушиваясь, в разговор двух магов.

— Нет, — отвечает сэр Джордас всем этим голосам сразу.

— Не заставляй меня… И не забывай. Найди и приведи девочку. Буду там же, где и всегда.

Найди и приведи! Как будто я… вещь. Впрочем, для неё я действительно вещь. Ценная, но неодушевлённая. Орудие. Средство.

Тишина опять падает на голову, стукается о затылок. А я продолжаю глядеть Габриэлю в лицо, как на солнце, не жалея слепнущих слезящихся глаз.

— Идём, — одними губами говорит он.

Мотаю головой.

— Он там.

Я не слышу сэра Джордаса, но чувствую его присутствие. Мы с Габом переглядываемся, и от непонимания его реакции, его отношения к происходящему у меня голова идёт кругом. Может быть, он недопонял, не поверил…? А еще дыхание перехватывает от понимания того, что я, кажется, снова собираюсь сделать огромную глупость.

Не представляю, какие силы требуются Габриэлю, чтобы держаться. Он выглядит сосредоточенным, собранным, как никогда, но на меня не смотрит. Смотрит в сторону. Думает, прикидывает варианты?

— Не ушёл?

Выдыхаю.

— Он не уйдёт. Он… тоже… тоже знает, что я рядом. Мне придётся… поговорить с ним.

Вытягиваю руку — по костяшкам пальцам бегут огненные довольные всполохи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, — совершено так же безапелляционно, как сэр Джордас несколькими минутами ранее, говорит Габриэль. Бесстрастно, беззвучно, но я слышу.

— Я должна понять, что происходит. Он мне скажет. Скажет… только мне. Она сама просто так не уйдёт. Она опасна. Сэра Лаэна нет… Лучше мне пойти сейчас. И, — я давлюсь собственными словами, но я тоже должна сдержаться, как и Габ, — Я поговорю с ним одна. Если что…

Что — "если что"? Габриэль должен подстраховать меня? Зачем ему это делать? Зачем я ему? Подставлять себя… Если меня Джордас пожалеет, то Габриэля Фокса — однозначно нет. Если Джордас связан с леди Сейкен, если он такой же, как она… свидетеля он не оставит. Он его убьёт.

Всё это бред, но любой бред реальнее той реальности, которая творится вокруг.

— Подожди меня здесь. Мы просто поговорим. Мне надо понять, что происходит.

— Нет.

— Он не тронет меня! Но не тебя! Не нарывайся раньше времени! — я скалюсь и шиплю ему в лицо, как загнанный в угол горностай. — Стой здесь и жди!

— Это правда, Джей? То, что она сказала?

Лицо Габриэля вдруг становится… нет, не озлобленным, не обвиняющем или презрительным. На мгновение, только на одно мгновение я вижу его таким… беспомощным. Потерянным, словно он прислушивается к какой-то глубокой и очень затаённой боли. Но это ощущение, как наваждение, тут же проходит.

— Да. Нет. Не всё. Не знаю!

— Ты никуда одна не пойдёшь.

В этот момент прямо из стены выпрастываются четыре длинных полупрозрачных вязких щупальца. Обхватывают нас двоих, сдавливают, точно гигантский спрут. Лицо Анны проступает из-за стены напротив, словно её волосы живут своей отдельной жизнью, и я поражаюсь тому, насколько может быть силен этот бесплотный призрак. Желеобразная холодная масса окутывает меня, будто дохлое подводное чудище пробует на вкус своим полусгнившим языком. И, не оценив угощение, брезгливо выплёвывает на берег: внезапно я оказываюсь свободной, лежащей на полу каменной комнаты.

А Габриэль — нет. Исполинские пряди продолжают удерживать его, плотно прижимая к стене.

— Иди, — свистит Анна. — Иди и ос-свободи нас всех от с-себя и таких, как ты. От вас-с-с одни нес-счас-стья! Брос-сь её! Она вс-ся фальшивая нас-сквозь! Я их видела, в лес-су!

Стараясь отстраниться от всего, от Анны и её слов, от Габриэля, молча и зло барахтающегося в склизком призрачном коконе, я встаю, отряхиваю брюки и осторожно, шаг за шагом, спускаюсь по каменной лестнице, не оглядываясь.

***

Сэр Джордас неподвижно стоит у стены каменного дома, смотрит в небо, задрав голову. Голые по-весеннему деревья, сухая прошлогодняя листва, редкие чёрные птицы замерли, как и он, одновременно настороженные и бесконечно уставшие. Всё кругом замерло.

— Ты долго.

— Приходила в себя от услышанного.

— Шокирована? Напугана?

— Не знаю. Скорее, да, чем нет.

— Не пытаешься бежать?

— Куда мне бежать? Каким образом?

— Правильно. Покинуть Академию одна ты не сможешь. Никто не сможет, пока эта потерявшая разум стерва не уедет… Я мог бы помочь тебе. Тогда, много лет назад, я предлагал Корнелии помощь, но она вечно отказывалась. От всего отказывалась!

— Почему вы вообще с ней разговариваете? Почему не пошлёте её к демонам, почему ничего не делаете, почему..?! — даже мне собственное возмущение кажется глупым, недалёким и детским сотрясанием воздуха. — Разве вы слабее? Вы!

— Не всё так просто. Мы… мы очень давно знакомы, Джейма. Разумеется, многое я не одобряю. Ненавижу, отвергаю, противодействую, сама выбери нужное. Сейчас. Но тогда, раньше… У меня была сложная ситуация. Я рос без семьи, в одном из королевских приютов, там было не так уж плохо, но мой дар открылся рано, слишком рано. У большинства это радостное событие проходит гладко, но я не мог его контролировать. Мой дар проходил сквозь меня и выплёскивался в мир. Так бывает, редко, но бывает. Я оказался опасен для окружающих в эти моменты — сильное пламя, обжигающее, сжигающее, разрушающее… Не подчиняющееся мне, как будто я был только его проводником, а не хозяином. Стоило испугаться, разозлиться, встревожиться — и я мог не успеть отбежать, сдержаться. Из приюта меня выгнали после одного трагического эпизода. Не то что бы выгнали, отдали под стражу, но в темницу не сажают десятилетних самовоспламеняющихся детей. Знаешь, что делают с такими, каким был я, Джейма?