Но молчу. И терплю.

Это… мерзко. Словно я не в мужских объятиях, а в паутине ещё одного проклятого магического плетения.

И когда его руки скользят вниз по животу, томительно медленно отодвигая полоску тонкого белья, я понимаю, что меня реально сейчас стошнит, наружу вывернет, живот притягивается к позвоночнику, и голени сводит болезненная судорога. Зажимаю рот свободной ладонью и пытаюсь, изо всех сил пытаюсь подняться.

Мне очень, очень, очень нужно подняться.

Мне нужно подняться и выйти, пока меня не стошнило прямо тут, прямо на него!

И, пожалуй, только эта мысль даёт мне силы оттолкнуть Джордаса, вскочить с кровати, рывками, едва ли не разрывая ткань, натянуть на голую грудь платье, одернуть подол и наощупь, наугад, хватаясь руками за стены, выбежать на улицу.

Запасной вход позади целительского корпуса. Тайное убежище сэра Джордаса. Ну-с, как насчёт игры в ядрышки? На раздевание?

Сэру Элфанту хватает ума дождаться внутри, пока меня пару раз выворачивает наружу. Но потом он всё-таки появляется, протягивает стакан с водой. Не первой свежести стакан, но имеет ли значение это после того, как мы обменялись слюнями от и до?

— Сейчас станет легче.

— Станет, — невнятно обещаю я темноте. Застегиваю и поправляю платье. Сползаю по стене вниз.

Нет. Ниже уже просто некуда.

— Ложись спать здесь. Нечего соседку пугать. Утром в себя придёшь окончательно — и вернёшься.

— Ещё чего!

— Одна ложись, боги! Я здесь посижу. Подышу воздухом, подумаю о жизни.

— Я вам не верю.

Но идти в таком состоянии действительно никуда не хочется. Страшно даже представить, что ждёт меня завтра. Завтра, до которого ещё надо дожить.

Сэр Джордас вытаскивает на улицу какой-то колченогий стул. Демонстративно садится и складывает нога на ногу.

— Тебе надо поспать, правда.

Что ж ты об этом только сейчас задумался?

— А мамашу мою вы тоже так реанимировали? — не хочу, чтобы это звучало так, будто я ревную или что-то в этом роде. Но оно, наверное, всё-таки так и звучит.

— У нас ничего с ней не было.

Не хочу чувствовать облегчение — и всё-таки оно есть.

— Но ведь хотелось же?

— Хотелось — не хотелось… Какая теперь разница. Много лет прошло. Ей это было не нужно.

— Мне тоже, — с вызовом говорю я. Сэр Джордас пожимает плечами.

— Такой вот я никому не нужный.

Из принципа я еще немного стою, подпирая стену пятой точкой, глядя на ночное небо, такое ясное, чистое, словно умытое и протёртое чистой тряпочкой, с россыпью звёзд-веснушек. Потом всё-таки отрываюсь от стены.

— Вы сами предложили. И только попробуйте…

— Спи, чудо моё рыжее. Но не думай, что мы закончили разговор. Ты доиграешься со своими поездками. Как мать.

Можно подумать, открыл мне подвал с тайнами! Оборачиваюсь перед тем, как плотно закрыть дверь:

— Какой сегодня месяц?

Сэр Джордас закатывает глаза.

— Март.

— А число?!

— Второе.

— Закончилось или только что наступило?

— Только что началось, полночь миновала минут сорок как. Спи!

…Я хлопаю дверью так, что она не отваливается лишь по чистой случайности. Восемь! Восемь дней меня не было, считая сегодняшний.

Но это даже не самое страшное.

Второе марта — день рождения Габриэля.

***

Мэй широко распахнула свои огромные глазища, увидев меня на пороге. Бледную, исхудавшую, помятую. Сэр Джордас сдержал своё слово, и остаток ночи я провалялась в одиночестве, балансируя между явью и забытьем, поднялась, так и не отдохнув, и пошла к себе, косясь на общежитие мальчиков. Общежитие тоже будто бы косилось на меня, слепыми, немыми и глухими тёмными окнами.

Надо было умыться и переодеться. Чем проще и конкретнее задача, тем реальнее собраться и выполнить её, когда тело и душа дружным дуэтом кричат о раздрае и молят о пощаде.

Вообще, на тренировку тела можно было бы и не идти. Всё равно мой ни с кем не согласованный побег либо все стерпят — под "всеми" я имела в виду дорогую администрацию в лице сэра Лаэна и проректора, а значит, стерпят и все остальные мелочи типа пропущенных занятий, либо не стерпят и-таки отчислят проблемную девицу — но тогда тем более можно посвятить последние часы здесь более полезным вещам.

Поздравить Габриэля, например. Подарить ему… что ему подарить? Правду про то, как, где и с кем я провела эту ночь, а потом — свой уход? И он найдёт, непременно найдёт себе хорошую девушку, такую, как Мэй, и они заведут троих детей, и…

У-у-у, как хочется завыть и расцарапать чьё-нибудь лицо!

Мэй, устав дожидаться какого-либо движения с моей стороны, схватила меня за руку и потащила за собой. В сером утреннем воздухе мы скользили, как тени. И я — единственная слышащая в этом мире глухих и немых, тоже была не больше, чем тень.

Ларс перехватил меня по дороге. Его вытаращенные, сердитые и одновременно какие-то испуганные глаза могли бы показаться даже забавными. Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в щёку — что ещё оставалось делать, раз уж подходящих слов не находилось? До разговорного часа надо было ещё дожить, а поцелуи — единственная речь, не подвластная никаким печатям.

Габриэля не было. Нигде. Я помотала головой, сперва с каким-то облегчением, потом — со всё нарастающей тревогой. Не было. Дражайшие однокурсники на меня поглядывали с любопытством и раздражением, будто я снова поменяла внешность. Да я и сама чувствовала себя здесь чужой. Но вынуждала себя остаться, стараться слиться со всеми. Мой вопросительный и, наверное, расфокусированный взгляд Ларс проигнорировал, нахохлившись, как огромный воробей на морозе. Чуть ли язык не показал.

Если Габ поехал домой, к матери — а как еще он мог с ней поговорить? — то в его отсутствии нет ничего необычного. Поехал домой. Задержался до своего дня рождения. Дождётся матери, потом вернётся… может быть.

Или не вернётся — по результатам разговора с ней. Она поделится своими наблюдениями или мыслями и отговорит Габа от общения с "её" дочерью с её неуместными расспросами. Или… или… или…

Всё-таки он обо мне думал. И волновался. Я знаю — к матери бы он никогда просто так, без жизненной необходимости не пошёл бы.

Знаю? Или только самоуверенно думаю, что знаю? Последнее время я, кажется, думала только о себе.

После тренировки тела я побрела на завтрак, так и оставшись в плаще и тренировочных брюках — да какая разница! Шея, кажется, готова была открутиться. Нет, кто-нибудь что-нибудь мне объяснит, и прямо сейчас! И если Ларс строит из себя обиженного и покинутого, найдутся более сговорчивые товарищи. Для начала я выбрала Джарда, как самого сведущего, и решительно направилась к нему.