– Нет уж! Это не место для гостей. Там слишком просто все устроено – особенно для тебя, Полл. – Вечно ей хочется как-нибудь обустраивать дома, украшать их и так далее.

Он кивнул.

– Знаю. Ну что ж, мой для нее станет либо делом всей жизни, либо ее Ватерлоо. – Он переглянулся с Полли, и оба улыбнулись. Они постоянно переглядывались и улыбались. Один раз он взял руку Полли и поцеловал ее, а Полли потом смотрела на эту руку блаженно-удовлетворенным взглядом, который поразил Клэри в самое сердце, и очень болезненно. Ноэль никогда не относился к ней вот так.

Атмосфера была настолько пропитана романтическими жестами, вызывающими мысли о мучительном контрасте, что в конце концов она не выдержала. Сказала, что устала и пойдет спать.

– Я тебе постелю, – решила Полли, настоявшая на своем желании проводить ее вниз. – Боюсь, Невилл устроил беспорядок у тебя в комнате, но хотя бы постельное белье чистое.

А затем последовал неизбежный вопрос:

– Так он тебе понравился?

– Да, конечно. По-моему, он… очень милый, – закончила она.

– Как хорошо! Так я и думала, что понравится. Спокойной ночи. Утром увидимся.

Но уснуть она не могла. Здесь, в этой комнате, где она изредка проводила ночи с Ноэлем и где состоялась их последняя встреча, к ней вернулась вся тяжесть горя и страданий, которые, как ей казалось, уже покинули ее. И то, что он был настолько дорог ей, а сам никогда, в сущности, не любил ее, и то, что она поняла это, лишь когда стало слишком поздно, захлестнуло ее гораздо более острой мукой, чем когда-либо прежде. Все потому, что теперь ей были известны все три обстоятельства, а раньше они появлялись одно за другим. Вновь и вновь она слышала ледяной и раздраженный ответ Ноэля на ее известие о беременности; вновь и вновь воспроизводила в памяти услышанный по телефону голос Фенеллы, выверенное сочетание равнодушия и враждебности в котором так смутило ее – оказалось, они никогда и не были ее замечательными, дорогими, близкими друзьями. У нее возникло смутное подозрение, что ее использовали, хотя она не могла понять зачем, но так или иначе, она оказалась настолько глупа, что охотно и с воодушевлением стала жертвой. Все связанное с беременностью вернулось к ней, и, вспоминая, как она истекала кровью и слезами после аборта, она расплакалась вновь, и от утекающей из нее гордости не оставалось ничего, кроме унижения. Всю ночь ее потери напоминали о себе. Ее мать умерла, навсегда бросив ее, оставив одну только почтовую карточку и воспоминания, о которых нельзя было заговаривать, чтобы не расстроить отца. А потом и отец исчез, бросив ее на долгие годы. Он никогда не узнает, какой дорогой ценой далось ей его отсутствие. А когда он вернулся, у него, конечно, уже была новая, гораздо более красивая дочь, чтобы заботиться о ней, а сама Клэри, уже якобы взрослая, должна была справляться своими силами. И вот теперь Полли выходит замуж, а это значит, что ей уже не понадобится та дружба, которая связывала их много лет. Она достигла критического состояния и принялась выискивать новые причины, чтобы оправдать его. «И выгляжу я совсем не так, как Полли, значит, ничего такого со мной ни за что не случится», – думала она, включая свет, чтобы поискать в комоде носовой платок. Но оказалось, что комод забит вещами Невилла – грязными рубашками, нотами, недоеденным печеньем в пачках, сломанными карандашами, катушками с фотопленкой… Ее комод! А в нем – полно вещей этого противного Невилла! И он даже не спросил у нее, можно ли пожить в ее комнате! Она отыскала один из его платков – с нашитой меткой «Н. Казалет» на нем. «Вот возьму и оставлю его себе», – думала она. А потом вдруг поняла, что ведет себя как разозлившаяся десятилетняя девчонка, а не как взрослый, переживший немало трагедий человек.

В этот самый момент она услышала, как внизу хлопнула дверь. Значит, Джералд не остался на ночь с Полли. Она снова выключила свет, не желая, чтобы Полли увидела его и зашла к ней поболтать.

Должно быть, она все-таки поспала немного, потому что, когда проснулась, уже начинало светать. Она встала, уложила рюкзак, который привезла с собой, и написала записку для Полли. «Возвращаюсь в коттедж работать. Извини, но сейчас мне не хочется оставаться здесь. Ты ни при чем – причина совсем в другом. С любовью, Клэри».

Она отнесла записку наверх и оставила ее возле двери комнаты Полли. Часы показывали половину седьмого. Она вышла из дома и пешком направилась к станции «Бейкер-стрит», чтобы сесть в поезд до Паддингтона и от него продолжить путь к коттеджу.

Шел сильный дождь, она вскоре промокла; ей хватало денег на два билета на поезд, но на такси от станции до коттеджа уже не оставалось. Это означало, что придется идти пешком три мили, если не удастся поймать попутку. В поезде не топили, в купе она сидела одна, мечтала выпить чего-нибудь горячего и надеялась, что к моменту приезда в Пьюсей дождь все-таки кончится.

Но он, конечно, продолжался. Казалось, он затянется если не навсегда, то точно на весь день. Единственную, если не считать Клэри, пассажирку, сошедшую с поезда в Пьюсей, встретил старик в твиде, с трубкой; он усадил ее в старый «Моррис Майнор» и увез, прежде чем Клэри успела спросить, в какую им сторону. Пришлось добираться пешком. До сих пор поездка казалась чем-то вроде побега: даже в сыром и промозглом вагоне ее не покидало ощущение, что все изменится к лучшему, стоит ей только выйти из поезда. Но теперь, пока она устало плелась к коттеджу, воспоминания о том, как в нем пусто и тихо, заранее начали угнетать ее. Ей предстоит пробыть там одной не меньше четырех дней, вдобавок Арчи, рассчитывая привезти ее обратно лишь в следующую пятницу, не оставил ей пяти фунтов на домашние расходы, как обычно. Денег на покупку еды у нее не было, запасов в доме почти не осталось. Только теперь она осознала, что уже несколько недель ее обеспечивает Арчи, а собственных денег у нее нет, ведь работу она бросила. Раньше Клэри об этом просто не задумывалась, а сейчас это ее испугало. Она полностью зависела от приезда Арчи, и если, допустим, он рассердился на нее за бегство из Лондона (да еще без предупреждения – она могла бы позвонить ему, но в то время не додумалась), в пятницу он может и не приехать.

Она доплелась до участка пути, проходящего по лесу, и хотя он отчасти защищал от дождя, струйки из крупных капель, время от времени срывающиеся с веток, попадали прямиком ей за шиворот, и вскоре она промокла до нитки. Единственным транспортом, который ей попался, был трактор с фермы, едущий в другую сторону, и тракторист спросил, не слишком ли ей сухо.

Ключ от коттеджа лежал под камнем у задней двери. Мокрая, с головокружением от усталости, она все-таки добралась.

Она заварила себе чаю. Надо было развести огонь, но для этого Клэри слишком устала. Чай она забрала с собой наверх, где выпуталась из мокрой одежды. Казалось, проще всего будет переодеться в пижаму и забраться в постель, но согреться под одеялом никак не удавалось. Ноги оставались холодными, как лед, зубы выбивали дробь – как у персонажей в книгах, подумалось ей. И она снова встала, налила горячей воды в грелку, слегка вытерла волосы банным полотенцем и отыскала шерстяные носки. В постели она постепенно начала согреваться и наконец уснула в тепле.