Водичка тут серьезная, дна не видать. Можем и не взлететь, если без уважения к ней.

— Если взлетим, нашему попу-новоселу на это самое пожертвую, — прохрипел простывший за ночь Федор Оборотов.

— На что «это самое»? — поинтересовался Чикин.

— А хрен его знает. Что попросит. Лишь бы свалить отсюда скорее.

— В непонятку мы, мужики, попали, — неожиданно подал голос подраненный проценковский боевик. Мы пока до вас добирались, раз пять в полный аман попадали. Замрешь вдруг столбом — ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. Полный атас. Хорошо, шеф песни орать стал. Как заорет, так отпускает маленько. Шагов через сто-двести опять сдохнуть охота. Правильно этот козел трындел — валить надо. Выходить из штопора, пока не поздно.

— Так и я об этом, — поддержал его Чикин. — Заведется-нет, бабушка надвое сказала. А напрямки — прибудем, пока поздно не стало.

— Вот именно, — согласился обрадованный поддержкой Домнич. — От разбитого корыта подальше, пока то, что осталось, имеет место быть. — И еще раз основательно хлебнув из бутылки, неожиданно, явно фальшивя, запел: — Время идет, забывать о том нельзя, надо прожить, что осталось нам не зря…

— Давай, давай, — словно провожая, махнул рукой старик Шабалин. — Скатертью дорожка. В который уже раз линяешь, шансонетка продажная.

— Запускай! — дал отмашку командир экипажа выглядывавшему из кабины помощнику.

Мотор вертолета как-то неуверенно зачихал и вдруг ровно заработал. Набирая обороты, завертелся винт. Дрогнули от поднявшегося вихря ближние ели, заколыхалась, согнулась, потекла волнами густая прибрежная трава, разметало костер, зашипели, погасая в озерной воде, горящие поленья. Командир экипажа заскочил в вертолет, оглядел приборы, что-то спросил у помощника и, высунувшись наружу, крикнул подбежавшему Проценко:

— Груз уполовинить, иначе не поднимемся!

— Нет проблем! — весело крикнул Проценко. — За нами дополнительная оплата в любом разумном размере. — И, обернувшись к подбегавшим, жестко приказал: — Груз уполовинить. И полетят только реально желающие принимать участие в дальнейших действиях. Остальные, как им и желалось, пешедралом за кулисы. Таким вот манером уважаемый руководитель коопзверпромхоза. А вам, товарищ майор, придется все-таки с нами. Без вас не будет возможности официально зафиксировать законность последующих наших действий по задержанию нарушителей.

— Нарушителей чего? — поинтересовался обрадованный его обещанием подошедший командир экипажа.

— Придумаем, обоснуем, составим протокол. Пятнадцать… Нет, десять минут на погрузку. Будем беречь топливо.

В стремительном темпе началась загрузка вертолета.

— Надеюсь, насчет пешодрала несерьезно? — спросил Домнич. — Лично я пошутил в целях разрядки тяжелой обстановки. Стресс надо было сбросить. Чтобы непоняток не осталось.

— А что, действительно были непонятки?

— Вагон и маленькая тележка. И еще будут. Без меня вы не сориентируетесь. Я там каждую горушку и каждую лопатину на десять рядов оглядел. С закрытыми глазами все помню. Стреляю тоже не хуже твоих бандюганов. Я этого Героя России живым теперь зарою.

— Грузись, — кивнул Проценко. — В следующий раз выражайся поаккуратней, во избежание. Да, этих своих «шестерок» здесь оставь. Я смотрю, толку с них… Пусть топают в направлении, куда ты собирался. В случае чего на обратном пути прихватим.

— Шел он в Арктике на дно, И тонул на юге, но… Выходил всегда сухим на берег, —

пропел повеселевший Домнич и, подозвав загружавших вертолет братьев Оборотовых, стал что-то с начальственным видом им втолковывать. Федор оторопел от неожиданности, а Семен, быстро сообразив, стал оттаскивать в сторону часть груза, необходимого для путешествия по тайге, уделяя повышенное внимание запасам еды и пития. А Федор, уразумев наконец, первым делом побежал за ружьем и патронташем и выпросил у Проценко компас.

Через несколько минут вертолет осторожно, словно пробуя, стал подниматься, и скоро сидевшие в нем разглядели внизу фигурки братьев, растерянно застывшие на берегу таинственного озера.

* * *

Поздним вечером все собрались в доме Зарубина. Руководство предстоявшей операцией, заранее отметая все возможные возражения, взял на себя Тельминов.

— Ежели что не так, отвечать буду в полном самостоятельном одиночестве. Как псих, за которого меня в этом задрипаном райцентре многие почитают, имею вариант частичного, хотя и небольшого, сочувствия от отдельных коллег по охотничьему промыслу. А со стороны судебных органов даже возможное снисхождение — псих, он и есть псих. Но это только в том случае, если в наличии будет полное мое одиночество без предварительного коллективного сговора и без посторонней, то есть вашей помощи, без которой мне, понятное дело, ничего не светит. Только вот знать об этой помощи не должна ни одна посторонняя душа. Излагаю понятно?

— Слишком многословно и не очень честно, — проворчал Олег.

— В смысле? Требую пояснения.

— По отношению к нам нечестно. Делаем все вместе, отвечать тоже вместе. Кроме отца Андрея, конечно. Он тут вообще ни при чем.

— Я — за! Полностью поддерживаю, — обрадовался Серуня, вскочив со стула. Вытянув руки по швам, словно отвечал у доски школьный урок, стал излагать смысл своего неожиданного вмешательства. — Я его в это дело через покойницу, которой в помине не было, подставил, мне и ответ держать. Михаил Иванович все толково, конечно, изложил, но на сейф этот долбаный наводка полностью моя, отказываться не собираюсь. Меня тоже за трудного сколько лет тут держат. Пусть теперь поимеют в виду, не Серуня, а Сергей Афанасьевич. И все остальное, как положено.

— У меня тоже вопрос, — очнулась от глубокой задумчивости Любаша.

— По делу, или так? — вздернулся Тельминов, неприязненно посмотрев на Любашу. Он с самого начала был против её участия в задуманном им похищении. Но Любаша и заикнуться ему не дала о своем устранении. Честно говоря, план ночного проникновения в контору и в кабинет Домнича должен был проходить по её придумке и с ее активной помощью. Только вот при весьма вероятных осложнениях и даже возможных боевых столкновениях её присутствие, по его мнению, было весьма и весьма нежелательным. Ну не находил он ей места в подобных раскладах. Случись с ней что, Василий спросит с него по полной — мало не покажется. Михаил догадывался, чем стала Любаша для его друга за последние несколько дней, и мысль, что он категорически не одобрит её участие в его затее, основательно портила ему