– Он на самом деле расстроен случившимся, Джоанна. И никогда не стал бы так обманывать тебя и Беренгарию.

– Я это знаю, Мариам, и Беренгария тоже. – Джоанна взяла зеркало и стала любоваться отражением на полированном металле. Ей шел двадцать восьмой год, и она поймала себя вдруг на мысли, как быстро бежит время и что красота так же эфемерна, как воспоминания. – Так о чем ты собиралась поговорить?

– Хотела сказать, что хотя уединение найти нелегко, это все-таки можно устроить. Уверена, что с моей помощью нам удастся организовать тебе и графу встречу без свидетелей.

Зеркало со звоном упало на пол, когда Джоанна резко повернулась лицом к собеседнице:

– Ты что такое говоришь?

– Джоанна, этот мужчина просто околдован тобой, и для меня очевидно, что ты в такой же степени без ума от него. Это ведь такая редкость. Почему бы не…

– Ничего я не без ума от него, – отрезала Джоанна, но свела на нет всю строгость ответа, не удержавшись от вопроса: – А с чего ты решила, что он «околдован»?

– Дорогая, у меня же есть глаза. Вы уже не одну неделю ведете эту игру: каждый смотрит на другого, как только вам кажется, что никто больше вас не видит. И граф никогда не упускает шанса расспросить меня о тебе. Какого цвета у тебя волосы? Близки ли вы с Ричардом? Счастлива ли ты была с Вильгельмом? Я, понятное дело, молчу, но он продолжает спрашивать. Понимаю, будущего у вас нет, раз его отец – такой заклятый враг твоего рода. Но почему это должно помешать тебе урвать на память несколько приятных мгновений? При условии, что ты будешь вести себя очень осторожно, я могу помочь…

– Да ты из ума выжила, Мариам? – Джоанна была потрясена до глубины души. – Как ты могла подумать, что я пойду на столь тяжкий грех?

– Неужели ты рассматриваешь меня и Моргана как обреченных грешников? Понимаю, ты королева, но я не думаю, что Господь осудит тебя слишком строго за желание выкроить для себя кусочек счастья. Ты ведь вдова, в конце концов, женщина свободная, взрослая, и если быть осмотрительной…

– Ни одна королева не бывает свободной, Мариам, а Раймунд и подавно не свободен! Мне сдается, Бог жестоко накажет меня за связь с женатым мужчиной.

– Женатым? Он ни словом не обмолвился о жене!

– Поверь мне, она у него есть.

Мариам была поражена.

– Ах, Джоанна, мне так жаль!

Джоанна перестала сердиться, вспомнив, что Мариам не присутствовала, когда Санча излагала матримониальную историю Раймунда.

– Тебе жаль, что он женат? – с усмешкой спросила она. – Или того, что ты пыталась склонить меня к смертному греху?

– И того и другого!

Тронутая слезами, выступившими на глазах у Мариам, Джоанна обняла подругу. Глаза у нее тоже подозрительно увлажнились, но Мариам тактично сделала вид, что не замечает этого.

После поспешного отъезда из Тулузы путешественники прибыли в Монтобан, где нашли приют в местном бенедиктинском аббатстве. Из Монтобана путь их лежал в Ажан, где их встретил тамошний епископ Бертран де Бесейра, который за десять лет до того находился в Мартеле у смертного одра брата Джоанны, Хэла. Слушая его рассказ о последних часах Хэла, Джоанна расплакалась от облегчения. Отец писал ей, что Хэл примирился с Богом, но совсем другое было услышать подтверждение этому из уст очевидца. Из Ажана было рукой подать до Марман-ла-Ройяль, и Джоанна и Беренгария порадовались, узнав, что своим возникновением сей городок обязан Ричарду, который выдал жалованную грамоту еще в бытность герцогом Аквитанским и графом Пуатусским. Следующей остановкой стал бенедиктинский приорат в Ла-Реоле, где обнаружилась еще одна связь с Ричардом, который велел построить здесь каменные стены. Ла-Реоль стал также местом тайной встречи между Ричардом и послами короля Наваррского, где обсуждался вопрос его женитьбы на дочери Санчо. Беренгарии нравилось находиться в том месте, где супруг сговаривался насчет ее руки, и она призналась, что пока они в Ла-Реоле, он кажется не таким далеким. Раймунд ублажил ее, продлив их пребывание в городке на несколько дней. Затем они направились к жемчужине Аквитании, процветающему порту Бордо.

В Бордо их встретили восторженно. Горожане без устали кричали, приветствуя супругу их герцога и его сестру. Архиепископ Эли де Мальмор, выходец из знатного лимузенского рода, лично вызвался проводить их в Омбриер, расположенный на речном берегу дворец, с одиннадцатого века служивший резиденцией для герцогов Аквитанских. И хотя до Пуатье оставалось добрых полторы сотни миль, проезжая по улицам Бордо, ведущим к замку, где появилась на свет ее мать, Джоанна чувствовала, что приехала наконец домой.

Для двух королев и их свиты последовала головокружительная неделя увеселений и прогулок. Местная знать и клирики спешили засвидетельствовать свое почтение, роскошным пирам не было конца. Джоанна посетила мессу в церкви Св. Андрея – большом соборе, где пятьдесят с лишним лет тому назад ее мать венчалась с французским королем. В тот субботний вечер большинство гостей разошлись отдыхать по комнатам, но Джоанну снедало беспокойство, и она вместе с Мариам вышла прогуляться в сад. Тот был куда богаче садика Аделаизы в Каркассоне и напомнил женщинам о великолепных садах Палермо с их цветочными клумбами, фруктовыми деревьями, отсыпанными гравием дорожками, увитыми зеленью верандами и элегантными фонтанами, каскадами извергающими воду в мраморные бассейны. Здесь было так хорошо, что дамы задержались до тех пор, когда на землю опустилась лавандовая пелена сумерек, а высоко над головой в небе зажглись звезды. Но покой не длился бесконечно, потому что на тропинке послышались шаги, и стоило ее собакам сорваться с места, Джоанна поняла, кто идет, прежде чем Раймунд де Сен-Жиль показался из-за поворота.

Три недели со дня их выезда из Каркассона Джоанна позволяла себе наслаждаться обществом графа, но старательно заботилась, чтобы они никогда не оставались наедине, и ощущала его растущую досаду. Она и сегодня предусмотрительно захватила с собой Мариам: разговор в саду при полном свете солнца еще не назовешь нарушением приличий, тогда