Она не сомневалась, что он обожает своего прославленного родителя, хотя не очень-то хорошо его знает, и последние несколько месяцев наверняка выдались весьма трудными для него. Королева тепло улыбнулась Андре, благодарная, что рыцарь взял паренька к своему двору, и принялась завоевывать доверие племянника. Задача была не из трудных – настолько мальчик изголодался по семейным привязанностям – Андре был единственным родичем, которого он до тех пор знал.

Шовиньи присоединился к их разговору и оба взрослых получили столь нужную передышку от текущих забот, рассказывая Филиппу забавные истории про детство Ричарда и про его поход в Святую землю. Когда юнец вдруг вскочил в тревоге, Андре и Джоанна растерялись, но потом проследили за его взглядом и заметили Беренгарию, входившую с фрейлинами в сад.

Испанка замерла, глядя на Филиппа, потому что внешнее сходство говорило за себя красноречивее всяких слов. Андре собрался было встать – он полюбил мальчишку и не хотел, чтобы того унижали или стыдили за грех, не им совершенный. Джоанна лучше знала невестку и успокаивающе похлопала кузена по руке, спокойно наблюдая за приближением Беренгарии к сыну Ричарда.

– Ты Филипп, – сказала Беренгария.

Это не был вопрос, но мальчик кивнул, с видом одновременно вызывающим и смущенным. Он уже был ростом с нее, поэтому наваррке пришлось приподняться на носочках, чтобы поцеловать его в щеку.

– Я так рада познакомиться с тобой, – сказала она.

Видя, как племянник залился краской удивления, радости и облегчения, Джоанна улыбнулась и поймала себя на мысли, что Раймунд был прав: в своей испанской супруге Ричард обрел настоящий бриллиант.

* * *

Беренгария заверила Раймунда в своей благодарности за оказанные им услуги и обещала и впредь молиться за него. Затем Мариам и Беатриса пожелали ему благополучного возвращения в родные земли, а Анна стиснула графа в неподобающих случаю объятиях, за что позднее получила выволочку. Алисия ограничилась робкой улыбкой и румянцем. И только после скупого обмена прощальными словами с Андре, Раймунд подошел к Джоанне.

– Надеюсь, миледи, что твоего брата вскоре освободят, – сказал он, склоняясь, чтобы поцеловать ей руку.

– Ступай с Богом, милорд граф, – вежливо пробормотала она.

Но затем он наклонился ближе и промолвил:

– Прощай, моя прекрасная трусиха.

Даже будучи уверена, что никто этих слов не услышал, Джоанна почувствовала, как заливается краской. Она стояла на пороге большого зала и смотрела, как Раймунд взбирается на коня и дает своим людям сигнал отправляться. Перед самыми воротами граф обернулся через плечо, весело помахал и улыбнулся. И Джоанна ничего не смогла с собой поделать и улыбнулась в ответ.

Глава XIX

Амьен, Франция

Август 1193 г.

Принца Джона и Филиппа Французского мало что объединяло, за исключением совместного желания протомить Ричарда в германской темнице до последнего его вздоха. Про себя Джон считал, что по части юмора Филипп так же обделен, как анахорет-отшельник, поэтому не слишком веселился на свадьбе у французского короля. Глядя на восседающую на помосте венценосную пару, он любовался принцессой, поскольку та была не только благородных кровей – сестра короля Дании, – но потому как то была восемнадцатилетняя девушка, красивая, статная, гибкая, блондинка с голубыми глазами. И хотя она не принадлежала к тому типу, который нравился Джону – принц не любил женщин выше себя ростом и предпочитал более темпераментных возлюбленных, – он все равно считал, что Филиппу повезло куда больше, чем он того заслуживал. Ведь ему, забрав у невесты девственность, даже разговаривать с ней нет нужды: она не знает ни слова по-французски, а Филипп – по-датски. Разумеется, со временем она выучит французский, но до тех пор из нее выйдет идеальная подруга для утех: молодая, хорошенькая и молчаливая.

От этой мысли Джон рассмеялся вслух, обратив на себя внимание других гостей. Принц был уже во хмелю и не видел никакой причины не выпить еще. Быть может, тогда ему хоть ненадолго удастся забыть, что «Дьявол на свободе». Пока еще нет, но вскоре вырвется. Если только им с Филиппом не удастся изобрести способ перехитрить этого двурушника на германском троне. Джона передернуло при воспоминании о том, как Генрих воспользовался ими, чтобы заставить Ричарда пойти на возмутительные уступки. Они его, конечно, тоже использовали, поэтому особенную досаду доставляло принцу то, что Генрих оказался сильнее в этой игре. Он снова рассмеялся, давно приучившись прятаться за насмешкой, как за щитом – в такой семейке, как у него, иначе просто не выживешь. И покуда он способен видеть хоть какие-то смешные стороны в своих несчастьях, можно не думать, как выстоять перед лицом кипучего гнева Ричарда или ледяной ярости матери. Вино тоже помогает, ведь это волшебное средство, позволяющее сгладить острые грани реальности.

Предложенные развлечения разочаровали принца, но его это не удивило, поскольку отвращение Филиппа к музыке было общеизвестно. К концу пира, когда новобрачных настала пора провожать в опочивальню, Джон осушил столько кубков, что нетвердо стоял на ногах. Как и многие другие из гостей. Поэтому церемония проводов получилась бурной. Фрейлины уложили Ингеборгу, переименованную теперь в Исамбуру, и теперь она, широко распахнув глаза и натянув до подбородка одеяло, смотрела на толпу ввалившихся в комнату мужчин, которые громко смеялись своим же шуткам и отпускали в адрес невесты сальные остроты. В течение вечера Джон обнаружил, что юная Ингеборга разумеет немного латынь, и потому, повстречавшись с ней взглядом, высказал свое пожелание:

– Bona fortuna[21]. — И, видя, как нервничает девушка, добавил: – Omnia vincit amor[22].

Разумеется, в то, что «любовь побеждает все», он верил ничуть не более самого Вергилия, да и сомневался, что датчанка обретет любовь в браке с Филиппом. Но те девицы, с которыми доводилось иметь дело ему, предпочли бы заполучить корону, нежели сердце мужчины.

Церемония не собиралась заканчиваться, и принц заскучал. Урсулу он оставил в Париже и теперь жалел об этом, потому что в такую ночь приятно согреться в постели с бабенкой. К счастью, этот аппетит не составляло труда удовлетворить – сын короля никогда не ляжет