Я поспешил вперёд, ведя своих людей в сторону оставшейся битвы.

Могло показаться, что победа придёт к нам легко. Что никто не приносил в жертву собственные идеалы и собственную жизнь, что никто не боролся с собой.

Но я обернулся назад. И заметил разъярённый взгляд Августа. Видел слегка подрагивающие руки Дэмиана, испещрённые шрамами. Видел кровь на лице Бенджамина, на его одежде и ботинках. Видел на щеках Александры слёзы, которые смешались и с кровью. Видел печаль на лице Веймина и его побелевшие костяшки на прикладе автомата. Видел бледность и отстранённость Аляски. Видел ярость в походке Эстер.

Я видел остальных, чьих имён даже не запомнил, а может, и помнил всю вечность до этого. Но все они были на моей стороне, и все они выбирали жизнь. Эту жизнь: пустую и потерянную, бессмысленную и запутанную, отвратительную и безнадежную. Эту жизнь: тёплую и искрящуюся, озаряющую и вечную, непонятную и изувеченную.

Ведь смерти нет.

Нет же?

* * *

Проблема была вот в чём – возможно, остальные ученики тоже решат сражаться. За преподавателей? Сомнительно. Но всё-таки.

Выстрел. Уворачиваюсь от атаки какого-то охранника. Понимаю, что кончились патроны. Перезаряжаю магазин.

Снова выстрелил. На щеках кровь. На губах – тоже. Какие-то метательные ножи, не Дэмиана, из раскалённых камней прорезали губу и кожу на лице, но я увернулся, потому глаза не задеты. Руки почернели от тьмы, которую приходилось призывать всё чаще. Осталось совсем немного враждебных взрослых – и мы с успехом их одолевали.

Сорокин из тени стрелял учителям в руки и ноги, пронзал стрелами их сердца. Дэмиан орудовал ледяным клинком и пистолетом. Сражение не казалось законченным даже с кучей трупов учителей; оно было несколько неправильным. Ветер продолжал завывать – теперь мы находились на улице, и порою он был настолько силён, что я ощущал брызги морской воды на лице.

Веймин вовсю пользовался своей силой, он раскидывал взрослых, как марионеток. Из его ушей текла кровь, но он продолжал целеустремлённо уничтожать противников.

Меня не ужасала такая настойчивость и преданность сражению. Я это уважал.

Наконец из комнат вылезли остальные ученики, пока не принявшие чью-то сторону. Некоторые свешивались из окон, наблюдая за нами. Кто-то кричал. Остальные принялись доставать телефоны. Снимать. Звонить.

Зря.

Я обернулся к ним, громко призывая к тишине.

– Повесьте трубки и ответьте мне! – я переводил взгляд с одного ученика на другого. Я останавливался на каждом из них по отдельности. Я с каждым пытался наладить контакт. – Кому ты верен? – отвешиваю шутливый поклон, указывая на своих ребят и трупы учителей. – Выбирай. От тьмы к рассвету – сразу в Рай.

Я улыбнулся своим слушателям и расстрелял подходившего сзади бывшего учителя физкультуры, одного из слуг Сов. Бенджамин кисло ухмыльнулся.

Отвлёк меня от дела шум толпы со стороны лицея. В распахнутые двери, ведущие в здание, ворвался высокий человек с копной рыжих волос на голове.

– Ублюдок, – подытожил он, набросившись на меня. Я хохотнул и быстро отскочил в сторону, прижимая винтовку к себе. Дэмиан, Август, Аляска, Веймин и Гоголь моментально направили свои оружия в сторону Аарона, который уже схватился за мой рукав и подтянул к себе. Он дрожал от ярости.

Я отрицательно помотал головой, уверенно улыбаясь ребятам. Они опустили дула пистолетов и лезвия аномальных кинжалов, но продолжили наблюдать. Август выпустил последнюю стрелу в последнего учителя.

Все остальные оказались мертвы. Те, что патрулировали остров, вызвали стражей со скал – и в итоге все они оказались в нашей ловушке. Больше никого не оставалось.

Самые главные учителя, включая директора, валялись неподалеку кровавой кучкой, все связанные.

Бесконечная безмолвная гроза продолжала окрашивать наши лица в белый цвет, мелькая вдали. Всё стихло, и только Аарон Мейерхольд продолжал трясти меня за плечи.

– Что ты творишь…

Я постучал по его руке.

– У меня предложение, Мейерхольд, – сказал так, чтобы слышал только он. – Встанешь на нашу сторону – верну тебе брата.

Он перестал трясти меня. В его глазах читался вопрос, можно ли мне доверять.

Я постарался подавить улыбку.

– Ты слышал его голос в моей тьме. А если я не верну его… Что же, ты найдёшь способ отомстить.

Он неопределённо покачал головой.

Я направил винтовку в его подбородок. Вдавил её ему в шею. Он смотрел на меня без тени страха. Только с надеждой.

Мёртвой, еле шевелящейся надеждой.

– Я верю, – тихо ответил он, не пытаясь увернуться от дула. – В последний раз я верю тебе, ла Бэйл.

Я опустил оружие. Аарон отошёл назад. Достав из-за пояса нож, он одним движением, одним взмахом, распахнул его и встал рядом с остальными.

Я отвернулся и наблюдал, как и другие переходят на нашу сторону. Они переступали через трупы, которые мои ребята уже связывали веревками, и вставали рядом, беря для себя новое оружие. Они смотрели на знакомых и одноклассников, здоровались, молча кивали.

Я увидел в толпе Коула. Дэмиан заметил в толпе Эндрю.

В их глазах стоял ужас.

В наших глазах сожаления не было.

Из-за половины солнца ночи теперь всегда казались длиннее, дни же были короче.

Но эта ночь и в самом деле длилась вечность.

Когда люди перестали переходить на сторону нашей оппозиции, остальные встали в оборонительных позах, готовясь сражаться. У них не было оружия – только их способности. Вопрос только: насколько мощные?

Вряд ли у них был шанс.

Но я поднял руку. Подумал.

И махнул.

Мои ребята опустили оружие. Они убрали его за спину, положили обратно в мешок или сумку или же убрали в карман. В их руках появились ледяные мечи, огненные стилеты или же ядовитые лозы.

Я тоже опустил винтовку. И поднял руку.

Тьма порою бывает беспощадна. Но намного более беспощадные существа – это люди. А тьма лишь питается их злостью. И зачастую она поглощает всю боль.

Преподнося милосердие.

Медленно я направился в сторону Коэлло Хэллебора.

* * *

Коул казался потрясённым. Он отступил на шаг назад. Эндрю выступил вперёд.

– Олеан. Олеан, я прошу тебя! Прекрати всё это, Олеан… Ты погубишь себя. Всех нас. Себя!

Он, дрожащими руками, коснулся указательным и средним пальцами нижнего века под левым глазом. Внутри похолодело.

Наш знак. Который они выдумали, смеясь над моей манерой общения.

Один за всех, и все за Олеана.