Никиту Афанасьевича Фуникова обливали попеременно кипящей иледяной водой, вся кожа с него с живого слезла, но, на его счастье, он недолгоживой был… С другими изменниками обошлись не в пример милосерднее, но ведь онибыли обычными пособниками главных виновников: им просто рубили головы. НекоегоХаритона Белоулина, богатыря, обладавшего непомерной силищей, никак не моглипобороть и повалить на плаху. Когда же его все-таки казнили, труп вдругподнялся на ноги, и палач никак не мог сбить с ног обезглавленное тело.

Народ и сам затрепетал – небось затрепещешь тут! ДажеБомелий, хотя и знал, что никакое чудо природы или Божий гнев тут ни при чем,обезглавленная курица порою вскакивает и мечется, повинуясь последнимсокращениям еще живущих мышц, – даже Бомелий содрогнулся при виде этой страшнойкартины…

Содрогнулся и теперь – от воспоминания. И вдруг заметил, чтоцарь, доселе стоявший со склоненной головой, погруженный в мрачнуюзадумчивость, тоже резко вздрогнул. Уж не вспомнил ли и он тот июльский день?

* * *

Он и в самом деле вздрогнул – вдруг послышался отчаянныйдевичий крик. Оглянулся всполошенно – нет, кругом гробовая, воистину гробоваятишина последнего прощания. Но бессвязный, нечленораздельный вопль продолжалзвучать в ушах.

Что это? Может быть, Марфина светлая душенька, которая ещесорок дней после смерти продолжает витать поблизости, прощается со своимнесчастным телом, которое через малое время будет опущено в могилу? И слышитэтот крик только он, потому что душа его удивительно близка была с душою Марфы,только с Анастасией ощущал он прежде такую особенную неразрывность, чаял, нашелнаконец вторую Анастасию в Марфе, но нет – утратил так скоро… Да что же этодеется на белом свете, почему так немилостива стала к нему судьба, почему бьетвдребезги его мечты – раз за разом, раз за разом?!

Сначала Анастасия. Потом Юлиания. Теперь вот эта девочка…

Тогда, с Юлианией, дознаться до правды было очень трудно. Анайти погубителя Марфы будет проще. Главное – не дать Малюте, который тоже внесебя от горя и злобы, сразу начать жечь и кромсать направо и налево, выбивая излюдей признания в том, чего они не затевали и даже не замышляли чего. Сначаланадо подумать, подумать хорошенько… Марфу извел тот, кому ее возвышение былохуже лютой смерти. Первыми полезли в голову родственники отставленных насмотринах девиц, особенно Булат Арцыбашев. Вдруг это ему вздумалось искатьубылой сестриной чести, отомстив счастливой сопернице Зиновии? АрцыбашеваМалюта первого и прижал к ногтю, чуть стало ясно, что дела Марфины идут кконцу. Запытал, само собой разумеется, до смерти, а толку – чуть.

Потом государь от сына Ивана узнал, что жизнь его с ЕвдокиейСабуровой не заладилась с первого дня, что участь царевны ее никак неустраивала. Она страстно желала быть царицею, ненавидела Марфу, жаждалаотомстить ей, что перешла дорогу к престолу. Не стесняясь говорила об этомнаправо и налево, даже молодому мужу. Вот дурища, а? Станет, ведь станет онанепременно царицею, надо только подождать, пока Иван на престол взойдет!

Хотя нет, никем она уже не станет. Через месяц после свадьбынадоевшая всем хуже горькой редьки Евдокия отправилась в монастырь, по дорожке,проторенной ее родственницей Соломонией. Сын Иван был просто счастливизбавиться от нее и предполагал вскоре устроить другие смотрины. Малюта неупустил случая поискать лиходеев и среди ее родни, но Сабуровы даже на порогесмерти клялись и божились, что ни сном ни духом не повинны в гибели царскойневесты.

Но только сейчас, на отпевании Марфы, Ивану Васильевичувдруг пришло в голову, что убийство могло быть местью не ей, невиннойстрадалице, а ему самому!

За что?

М-да… Тот еще вопрос. Уж кто спрашивал бы!

Нет, все-таки – за что именно? Поймешь это – и откроешь, ктосовершил злодеяние.

Надо думать, думать, соображать, искать поскорее, ведь незнать ему покоя, пока не выяснится, кто был на сей раз орудием судьбы, ктоизвел белую голубку. Воистину – налетел злодей коршуном, оставил от птички однитолько перышки.

Эта картина – огромная хищная птица бьет загнутым клювоммалую птаху – вдруг настолько ясно вырисовалась в воображении, что ИванВасильевич невольно вскинул голову и поглядел под купол, куда возносились тихиепрощальные песнопения, словно клубы ладана. Нет там никаких птиц, конечно…

Опуская глаза, невольно покосился на скорбный профильбывшего шурина, стоявшего неподалеку, в который раз отметив его сходство схищной птицей – ловчим соколом. Раньше в покоях Кученей хранилось чучело еелюбимого белого кречета, так всякий раз, видя его, Иван Васильевич не могудержаться и не сказать: «Нос точь-в-точь как у Салтанкула!» После смертисестры Салтанкул забрал кречета себе – на память…

Смерть его сестры! Заподозрил Темрюкович тогда что-то? Нет,он был слишком занят своей свадьбой с дочерью Федорова-Челяднина, а потомвсецело поглощен тем, чтобы уйти живым от государевой опалы. Не знал он, что,только опасаясь измены Темрюка Айдаровича с его черкесами, которые после смертисвоей царицы грозились уйти к Девлет-Гирею, отпустил государь живым шурина. Апонял ли Салтанкул, за что последовала та опала? Понял ли, что царь все знал обопасных, порочащих его честь игрищах, которые затеяли Салтанкул и Кученей,когда телом царицыным торговали направо и налево. Да ладно бы уж торговали,мрачно усмехнулся Иван Васильевич, а то ведь даром давали всякомувстречному-поперечному, кто только был желанен злоебучей Марье Темрюковне.Всего-то и выторговал для себя Салтанкул жену, а вот счастья не получил… Да,счастья не купишь, не удержишь в руках, в тереме не запрешь, в сундук незапечатаешь – уж кто-кто, а Иван Васильевич знал это теперь лучше всякогодругого.

Он смахнул слезу согнутым пальцем, царапнув по кожеперстнем, на миг зажмурился от боли, и перед взором снова возникла картина:ловчий кречет Салтанкул когтит белую голубку, а лицо у нее – Марфенькино, такоенежное, доверчивое, как тогда, на смотринах, когда услышала, что сталаизбранницей царя.