– Что ты кота за хвост тянешь! – не выдержал капитан. – Про голову я все знаю, хотелось бы выяснить, как эта самая голова была отделена от туловища.

– Похоже, ее оторвали, – запинаясь, объявил Кузьма.

– Возможно ли это?

– В принципе возможно. В литературе описаны случаи, когда очень крупные животные отрывали голову человеку. Не откусывали, а именно отрывали.

– Какие конкретно животные?

– Ну тигр, например, ударом лапы, или горилла…

– Ага, горилла…

– Понимаешь, нигде на шее нет никаких следов оружия. Несомненно, мышцы, позвонки, сосуды просто-напросто порваны и сломаны. Чудовищная, должно быть, сила приложена.

– Что ж, это, по-твоему, горилла сделала? Я что-то не видел, чтобы у нас гориллы по улицам разгуливали.

– Есть очень сильные физически люди.

– И что, случаи, когда один человек оторвал другому голову руками, тоже зафиксированы в литературе?

Кузьма пожал плечами.

– Значит, не зафиксированы. Так кто же ему башку оторвал?

– Что ты ко мне привязался! – взорвался Кузьма. – Это твое дело – выяснять, что и как.

– Ну а второй? – не отвечая на реплику, спросил Казаков.

– Проткнули каким-то тупым предметом довольно большого диаметра.

– Каким же?

– Я не знаю. Предположим, толстой палкой.

– И опять нужна неимоверная сила?

– Именно. Кстати, в ране я обнаружил крошечные обрывки ткани. Очень старой ткани, почти полностью истлевшей. Так что делай выводы, сыщик.

– Где эти обрывки?

– У меня. Будешь уезжать, отдам.

– И все-таки, с какой целью их похитили? Твое мнение.

– Трудно сказать. Может, чтобы скрыть еще какие-то следы.

– Хорошо, пошли на улицу.

Они вышли на солнечный свет, и Андрей с облегчением вдохнул воздух полной грудью. Атмосфера морга казалась насыщенной миазмами. Под разбитыми окнами валялась груда осколков стекла. Казаков принялся исследовать их. Потом разочарованно вздохнул: никаких следов. Неожиданно его внимание привлек зазубренный осколок, торчавший из рамы. Он присмотрелся к нему, потом достал из кармана полиэтиленовый пакет, осторожно вынул кусок стекла из рамы и положил его в пакет.

– Что-нибудь интересное? – с любопытством спросил Андрей, осколок показался ему ничем не примечательным.

– Отдам в лабораторию. Пусть посмотрят. Жаль, что под окном асфальт. К тому же ночью опять лил дождь. Следов нет.

Казаков обернулся и посмотрел на стоящих поодаль старушек и парней в коже, с любопытством следящих за его манипуляциями.

– Эй вы, мортусы! – крикнул он. – Не видели ничего интересного?

Обе группки засмеялись, хотя и на разные голоса, но с одинаковым ехидством.

– Поехали! – Казаков двинулся к машине, а Андрей поплелся за ним.

Открыв дверцу, капитан посмотрел на Кузьму, стоящего на крыльце морга.

– Будь здоров, трупорез! Найдешь что-нибудь новенькое, позвони. Учились мы с ним в одном классе, – сообщил Казаков, когда машина выруливала на шоссе. – Потом сюда приехали вместе. Женаты на двоюродных сестрах. Словом – родственники.

– И все-таки, – перебил Андрей капитана, – в чем тут дело, Мирон Захарович, как, по-вашему?

Капитан пожал плечами.

– Знаю не больше твоего. Но надеюсь сегодня узнать еще что-нибудь. Сейчас отдам команду привезти в управление этого Гомельского. И уж сегодня допрошу его с пристрастием. И сегодня приглашать его вежливо не буду. Пошлю пару омоновцев при полном параде. Надеюсь, он поймет, что к чему.

Прошло не более часа, и вот два бравых хлопца ввели в кабинет капитана все того же Гомельского. Вид у него был слегка помятый. Хотя день был в самом разгаре, похоже, что его подняли прямо с постели. Его лицо было словно ошпарено кипятком, волосы всклокочены, глаза перебегали с одного предмета на другой. К тому же от Гомельского опять исходил мощный запах перегара. Словом, вид у удачливого бизнесмена был не самый лучший.

Омоновцы вышли. Гомельский стоял, переминаясь с ноги на ногу, и безуспешно пытался придать своему лицу выражение наглости. Увы, не удавалось. Только растерянность, смешанная со страхом, читалась на помятой физиономии.

– Чего вы гримасничаете, Гомельский? – спросил Казаков.

– Я… – начал коммерсант и запнулся.

– Ну, ну! – подбодрил его капитан.

– Я не понимаю, по какому праву…

– Опять двадцать пять, – усмехнулся Казаков. – По какому праву? Да потому что вы – преступник!

– Почему это я преступник? Сейчас не тридцать седьмой год, чтобы хватать людей прямо из собственной постели. Я ведь и пожаловаться могу. И тогда вам не поздоровится. Точно не поздоровится.

– Да неужели? – прервал поток угроз капитан. – Страшно-то как! Сейчас в штаны наложу от ужаса. – Простоватое лицо капитана и вовсе приняло придурковатое выражение. Андрея даже покоробила вся эта сцена, но он не подал виду. Спектакль продолжался. – Значит, жаловаться будете? – нарочито удрученным тоном, в котором сквозила явная издевка, спросил Казаков.

– Буду! – буркнул Гомельский.

– Что ж, ваше право. Да вы садитесь, Иван Иванович, – капитан кивнул на стул. Гомельский опустился на его жесткое сиденье, но только он успел это сделать, как ножка стула подломилась, и Гомельский с грохотом рухнул на пол.

Андрей вытаращил глаза от изумления. Все происходящее, казалось, было взято из какой-то дешевой пьесы.

– Ай-ай, какая неловкость, – воскликнул Казаков, не спеша прийти на помощь упавшему со стула. Однако тот поднялся сам. Он, видимо, совсем растерялся и пал духом, потому что лицо, еще несколько минут назад распаренно-красное, посерело, глаза затравленно бегали, ноги заметно дрожали.

– Ну и мебель у вас, – произнес он почти шепотом.

– Да, мебелишка, конечно, того… – откликнулся капитан, – но вы же сами понимаете, нет средств, нынче кругом хозрасчет, самоокупаемость.

– Я бы мог… – несмело произнес Гомельский.

– Поправить наше материальное положение, – продолжил за него капитан. – Взятку предлагаете?

Гомельский отчаянно закрутил головой.

– Вы все же сядьте. Вон рядом стул стоит, он вполне исправный. Садитесь, садитесь.

Гомельский нерешительно топтался на месте.

– Да садись же, я тебе говорю!

Несчастный сел на самый краешек стула, готовый в любую секунду соскочить с него.

– А знаете ли, Иван Иванович, – сладким тоном начал Казаков, – что вы из свидетеля переходите в разряд подозреваемых? Конечно, на меня можно жаловаться, но двойное убийство – это не шутка.