западные союзники снесли, опасаясь распространения эпидемий[1334]. Транзитные лагеря для беженцев, перемещенных лиц, репатриантов были организованы в бывших шталагах и офлагах Вайнсберг, Трутцхайн, Зост, Вернигероде. Из-за разросшегося населения территории были впоследствии преобразованы в отдельные населенные пункты. Например, в 1951 г. была учреждена община Трутцхайн. Каждая группа новых поселенцев оставляла после себя обновленный пейзаж местности и внутреннего устройства. Транзитный лагерь беженцев – выживших евреев – стал действующим еврейским центром в Трутцхайне: за 15 месяцев существования развилась религиозная, культурная и политическая жизнь, что дало возможность использовать место в будущем. Даже сегодня на потолках некоторых домов есть следы того периода в виде фресок (звезд Давида)[1335]. Теперь уже трудно назвать местность аутентичной площадкой.

В советской зоне оккупации Германии бывшие лагеря для военнопленных условно «сохранили свою функцию», поскольку стали спецлагерями НКВД. Впоследствии места овладели «двойным постыдным прошлым», которое нужно было скрывать. На территории Шталага IV B (г. Мюльберг) в 1945–1948 гг. народный комиссариат внутренних дел СССР в сотрудничестве с немецкой администрацией советской оккупационной зоны содержал около 21,8 тыс. человек в так называемом специальном лагере 1. По меньшей мере 6,7 тыс. из них погибли. Умерших похоронили в братских могилах. После закрытия лагеря жертвы были забыты. Если родственники пытались установить деревянные кресты или возлагать цветы, их немедленно убирали. Область первоначально использовалась для сельского хозяйства, позже был восстановлен лес из-за многочисленных находок костей. В ГДР оставшимся в живых заключенным под страхом сурового наказания было запрещено рассказывать о своем пребывании в советском спецлагере Мюльберг[1336].

Стратегия забвения нацистского прошлого, которой придерживались западногерманское общество и государство, была успешно реализована по тривиальной причине: необходимость обеспечения пространства для будущих поколений. Что касается Восточной Германии, то советских военнопленных следовало подвергнуть забвению как преступников, нарушивших приказ № 270, либо сохранять память о них только в необходимом Социалистической единой партии Германии ключе. С развитием противостояния в ходе «холодной войны» все ярче прослеживались различия в отношении мест с травматическим прошлым времен нацистской Германии. Впрочем, для сохранения памяти о жертвах в ГДР и ФРГ не предвиделось положительных тенденций.

После того как властями были убраны номерные колышки на советском могильнике в Трутцхайне, посетители потеряли ощущение того, что находятся на военном кладбище. Районными властями они были устранены, поскольку их отсутствие позволяло использовать косилки, что делало ремонтные работы более рентабельными. Каменный крест с надписью «Здесь покоятся жертвы мировой войны, умершие на чужбине в 1939–1945 гг.» не может предоставить необходимую информацию, поэтому советским и сербским жертвам было отказано в памяти[1337]. В рамках ландшафтного преобразования кладбища на вершине Дулох лагеря военнопленных Шталаг VI A в Хемере в 1949 г. могильные холмы были выровнены и вся территория засеяна травой, чтобы также сохранить кладбище с меньшими затратами.

Эта анонимизация кладбищ практиковалась как на Западе, так и на Востоке, и отражала отсутствие идентификации советских жертв Второй мировой войны и захоронений должным образом. Исследования, посвященные судьбе советских военнопленных, вплоть до 1978 г. появлялись лишь в очень малом количестве. До 1980-х гг. немецкая общественность не имела возможности получить объективную информацию о характере этой войны. Серьёзные исследования не доходили до широкой публики[1338].

С конца 1970-х гг. начинается период «извлечения уроков» из прошлого, первые попытки его «проработки». Это побудило местное руководство СЕПГ в 1984 г. открыть по случаю 40-летия со дня окончания войны мемориал на территории кладбища Эренхайн Цайтхайн. Получив согласие со стороны советских военных властей, в апреле 1985 г. в бывшем жилом доме кладбищенского садовника была открыта первая постоянная выставка. Она стала первой экспозицией на немецкой земле, посвященной исключительно судьбам советских военнослужащих в немецком плену. Тем не менее выставка имела ряд недостатков по содержанию. Судьба военнопленных из других стран вообще не упоминалась и роль участников коммунистического Сопротивления была завышена. В соответствии с существующей в то время мемориальной культурой ГДР экспозиция и мемориальная работа служили в первую очередь изображению антифашистского Сопротивления и легитимации на этой основе политической системы ГДР [1339].

В 1974 г. был учрежден мемориал и памятник антифашистской борьбы сопротивления в Вернигероде. До 1990 г. он являлся одним из самых мощных центров пропаганды истории СЕПГ в бывшем регионе ГДР Магдебурге[1340]. Молодой историк Марк Хофман, работая над темой с 2013 г., пытается доказать, что «красные капо» не были героями – организаторами Сопротивления в лагере, как это представлялось в экспозиции мемориала вплоть до 1990 г.

Зачастую на территории бывших шталагов в ФРГ располагались воинские соединения. К примеру, Шталаг Хемер был местом расположения армии бундесвера с 1956 г. по 2009 г.; Зандбостель с 1963 г. по 1973 г. – склад для бундесвера, позже территория приватизирована и названа «промышленной зоной Иммерхайн». Тем не менее история лагерей на территории ФРГ также активно начала исследоваться, но отдельными активистами. Их работа приводила к объединению в союзы, рабочие группы и стала основой для институционализации организаций после объединения страны. К примеру, в 1967 г. в г. Лемго собралась небольшая группа коммунистов, социал-демократов, беспартийных, профсоюзных функционеров, евангелических священников, адвокатов, учителей и служащих. Один из основателей кружка, священник Г. Дистельмайер, назвал его первым «островком памяти в море забвения»[1341]. Членам кружка удалось не только поддерживать кладбище и мемориал-памятник в порядке, информировать население о событиях в лагере, организовывать ежегодные дни поминовения советских воинов, но и с помощью публикации «Протоколы Штукенброка» привлечь внимание прессы и различных политических партий к теме. Наивысшим результатом на политическом уровне стали обращение к советскому правительству и визит Р. М. Горбачевой с возложением цветов к мемориалу 13 июня 1989 г.

В 1990-х гг. в активный оборот в Германии вошел термин «культура памяти». После развенчания легенды о «чистом вермахте», особенно в связи с организацией скандальной выставки «Преступления вермахта» в 1995 г., в процессе мемориализации страны происходит настоящий бум открытия музеев, и не только по теме памяти о военнопленных. Из составленной нами таблицы видно, что большинство мемориалов-музеев на месте лагерей для военнопленных были открыты именно после объединения страны.

Время свидетелей уходит, важной задачей для мемориалов становится продолжение музеефикации. Мемориал «Французская капелла» в г. Зост (бывший Офлаг VI A), имея в своем мемориальном комплексе французскую часовню (созданные французскими военнопленными фрески которой были отреставрированы, а сами здания бывших Адамказарм были предоставлены Исторической мастерской города под экспозицию), в 2017 г. потерял право пользования имуществом. В 2017 г. казармы были проданы агентству по экономическому развитию ООО «Бизнес и маркетинг г. Зоста», а в 2018 г. закончился срок аренды исторической мастерской французской часовни[1342]. Помещения имели статус исторического памятника, однако не являлись мемориальным объектом. Согласно федеральной мемориальной концепции, под мемориальным объектом понимается аутентичная площадка, имеющая национальную или международную ценность