Многие эксперты считали, что изобилие наличных денег исключает возможность краха. В конце 1920-х годов большую тревогу вызывало то, что в Америке может не хватить акций. За день до краха 1929 года газета Wall Street Journal сообщила: "Огромное количество денег ждет вложений. Тысячи трейдеров и инвесторов ждали возможности купить акции именно на таком переломе, который произошел за последние несколько недель". Избыток денежных средств рассматривался как признак богатства, а не как предвестие сокращения возможностей для продуктивных инвестиций.

На фоне денежного бума американская индустрия финансовых услуг развивалась стремительно. Если до войны насчитывалось 250 дилеров по ценным бумагам, то к 1929 году их число достигло 6 500. Произошел критический сдвиг в отношении населения к акциям. Облигации всегда превосходили акции по значимости на Нью-Йоркской фондовой бирже. До войны акциями могли торговать банки и страховые компании, но не мелкие инвесторы. Вспомним устойчивое пренебрежение Пьерпонта Моргана к акциям. Когда его спрашивали о причинах падения рынка, он пренебрежительно отвечал: "Акции колеблются" или "Продавцов было больше, чем покупателей", как будто этот вопрос не заслуживает анализа.

В 1920-е годы мелкие инвесторы с азартом вливались в фондовый рынок в огромном количестве. Они часто покупали с 10-процентной маржой, внося всего 1000 долл. для покупки акций на сумму 10 000 долл. Из 120 млн. американцев только 1,5-3 млн. играли на фондовом рынке, но их ловкие и легкие выигрыши привлекли всеобщее внимание. Рыночная катастрофа 1929 г. в значительной степени коснется 600 000 маржинальных счетов.

В условиях активного развития рынка ценных бумаг крупным корпорациям было дешевле привлекать средства путем выпуска ценных бумаг, чем оплачивать краткосрочные банковские кредиты. Многие компании также финансировали расширение за счет нераспределенной прибыли, продолжая отходить от господства банкиров в эпоху баронства. Более того, у некоторых компаний было так много свободных денежных средств, что они занимались биржевыми спекуляциями и маржинальным кредитованием, подобно тому как японские компании в 1980-х годах использовали свободные денежные средства для инвестиций в zai-tech, так что давление Федеральной резервной системы на банки с целью прекращения маржинального кредитования было компенсировано нерегулируемыми промышленными кредиторами.

В эпоху, предшествовавшую принятию закона Гласса-Стигалла, предпочтение, отдаваемое корпорациями выпуску ценных бумаг, не представляло угрозы для Уолл-стрит. Крупные нью-йоркские банки получали прибыль через свои новые филиалы по ценным бумагам, которые также могли обходить ограничения на межштатные банковские операции. Гаранти Траст открыл свои офисы в Сент-Луисе, Чикаго, Филадельфии, Бостоне и даже Монреале. Подразделение ценных бумаг Национального банка Чейза не только работало по всему побережью, но и открыло офисы в Париже и Риме. Таким образом, мир интегрированных глобальных рынков уже предвещал крах 1929 года. В 1927 году компания Guaranty Trust изобрела американские депозитарные расписки (ADR), позволяющие американцам покупать зарубежные акции без проблем с валютой. Это стало чрезвычайно прибыльным бизнесом для J. P. Morgan and Company, когда она впоследствии поглотила Guaranty Trust.

Теперь на Уолл-стрит существовало два мира ценных бумаг. Один из них был ориентирован на розничную торговлю и пешеходов, и его олицетворяла компания National City, филиал банка. Председатель совета директоров National City Чарльз Митчелл придал маркетингу ценных бумаг карнавальный оттенок. Он организовывал конкурсы и выступления для почти двух тысяч своих брокеров, подстегивая их к увеличению продаж. Банкиры приобрели образ болтливых мошенников. Среди них возникло увлечение иностранными облигациями, особенно из Латинской Америки, мелких инвесторов уверяли в их надежности. Подводные камни вскрылись лишь позднее, когда стало известно, что банки Уолл-стрит брали свои плохие латиноамериканские долги и упаковывали их в облигации, которые продавали через свои филиалы по ценным бумагам. Это стало одним из основных факторов, побудивших принять закон Гласса-Стиголла, разделивший банковский бизнес и операции с ценными бумагами.

К моменту краха 1929 г. крупные депозитные банки победили многие старые партнерства в сфере ценных бумаг и стали выпускать 45% всех новых эмиссий. National City Bank Company спонсировал больше ценных бумаг, чем J.P. Morgan и Kuhn, Loeb вместе взятые. Тем не менее, элита Уолл-стрит сохранилась, ее олицетворял величественный дом Морганов. Основной объем операций с ценными бумагами оставался за престижными оптовыми домами старой линии. J. P. Morgan не имел дистрибьюторской сети, но выступал инициатором выпусков, распространяемых двенадцатью сотнями розничных домов; по-прежнему далекий от рынков, банк распределял акции среди "продающих групп". Он управлял выпусками совместно со своими союзниками по Money Trust - National City, First National и Guaranty Trust, а Morgan Grenfell работал с домами Baring, Rothschild, Hambro и Lazard.

Как и во времена слушаний "Пуджо", крупные выпуски облигаций по-прежнему проводились в соответствии с установленными ритуалами. Отличным примером может служить компания AT&T. В 1920 г. в библиотеке Моргана Джек Морган, Гарри Дэвисон и Роберт Уинсор из Kidder, Peabody разработали секретную сделку по разделению выпусков American Telephone and Telegraph. В течение всего десятилетия они сохраняли идентичные доли: Kidder, Peabody - 30%, J. P. Morgan - 20%, First National Bank - 10%, National City Bank - 10% и т.д. Кодекс джентльмена-банкира запрещал набеги на клиентов. Это считалось не только дурным тоном, но и опасным. J.P. Morgan и Kuhn, Loeb опасались, что если они будут конкурировать за клиентов друг друга, то уничтожат друг друга в кровавых междоусобных схватках.

На своем мраморном пьедестале оптовый Дом Моргана не нуждался в том, чтобы выкручивать руки мелким инвесторам. Как писала газета The New Yorker в 1929 году: "Сомнительно, что какой-либо частный банкир когда-либо пользовался таким индивидуальным престижем, как Морган-старший, но сейчас фирма гораздо могущественнее, чем в его время". К концу десятилетия она будет иметь меньше поводов для раскаяния, чем многие другие банки. Отчасти это было результатом традиций, поскольку банк извлекал прибыль из своего викторианского пренебрежения к фондовому рынку - как однажды сказал Пир-понт Бернарду Баруху: "Я никогда не играю в азартные игры". Джек Морган занимал место на фондовой бирже с 1894 г., но ни разу не совершил ни одной сделки. Лишь однажды, во время акции по продаже облигаций Liberty, он появился на бирже. Он сохранил это место только для того, чтобы снизить комиссионные от тридцати с лишним брокеров, услугами которых пользовался банк. Кроме того, выпуски обыкновенных акций составляли всего 3% от общего числа ценных бумаг, спонсируемых Morgan. Поскольку основной ущерб в 1920-е гг. был нанесен манипуляциями с акциями, Дом Моргана был избавлен от участия в худших эксцессах.

J. P. Morgan and Company занималась практически исключительно оптовой торговлей облигациями и банковскими услугами. За очевидными исключениями, она отказывалась снижать стандарты. Он рекомендовал консервативные инвестиции,