Назначение Морроу было вдохновляющим выбором. На Кулиджа оказывалось давление, чтобы он сделал нечто драматическое, и он сделал это. Уолтер Липпманн назвал это назначение "самым необычным за последние годы" и помог провести его через сенатский комитет по международным отношениям. Будучи специалистом по латиноамериканским кредитам и противником "дипломатии доллара", Морроу смягчил зачастую недоброжелательное отношение Уолл-стрит к латиноамериканским должникам. Когда Куба пригрозила дефолтом по иностранным облигациям во время сахарного кризиса 1921 г., который едва не привел к краху Guaranty Trust, Морроу приписали заслугу в том, что он не допустил появления морской пехоты. "Есть ли кто-нибудь, кто считает, что если человек должен ему деньги и не может их выплатить, то выгодно пойти и убить его?" - писал он. Морроу предпочитал дипломатию вооруженному вмешательству - просвещенная позиция для того времени.

Бетти Морроу выразила одновременно и восторг, и горечь по поводу этой встречи. Морроу только что решили построить новый дом в Энглвуде, и она не хотела, чтобы их жизнь нарушилась. Она не считала Кулиджа трансцендентальным философом: "Удар нанесен! Президент Кулидж сегодня написал Дуайту письмо с просьбой назначить его послом в Мексике , и Дуайт согласился. Это тяжелая работа, не слишком почетная, и она приходит с опозданием. . . . Кулидж больше не будет баллотироваться, а Дуайт идет и делает за него тяжелую работу, когда нет никаких шансов на вознаграждение. Как это характерно! Бетти с сарказмом сказала друзьям, что Кулидж похож на отца, который раздает ценные подарки и в конце бросает Дуайту маленький оловянный свисток.

Морроу был достаточно пессимистичен в отношении Мексики и в частном порядке заявил, что лучшее, что он может сделать, - это убрать Мексику с первой полосы. Ламонт посоветовал ему не занимать этот пост, заявив, что в условиях суматохи, связанной с предстоящей президентской кампанией, это неподходящее время для действий. Друзья согласились с ним и были возмущены тем, что Дуайт отказался от партнерства с Морганом ради такой рискованной должности. Даже Линдберг сомневался: "Судя по тому, что я видел на наших пограничных остановках, боюсь, что должность будет не из легких".

Мексиканцы также с опаской относились к Морроу, считая, что он будет выступать в роли агента по сбору долгов для нью-йоркских банков. Они скандировали: "Сначала Морроу, потом морпехи". Опасения были необоснованными. Комитет банкиров по Мексике, возглавляемый Ламонтом, был заинтересован не столько в военных действиях, сколько в мирных переговорах, чтобы заставить Мексику возобновить выплату долга. Они хотели стабильности, а не дальнейших потрясений в Мексике. В итоге именно мексиканцы были бы приятно удивлены Дуайтом Морроу, а Дом Моргана почувствовал бы себя озлобленным и преданным.

Став послом в Мексике, Дуайт Морроу запатентовал новый стиль эмиссара гринго в Латинской Америке - теплый и доброжелательный, обращающийся с мексиканцами как с равными, а не как с заблудшими детьми. Вскоре после прибытия он заявил местной Торговой палате США, что она должна уважать суверенитет Мексики. (С легким смущением ему пришлось написать в Белый дом и попросить, чтобы над его рабочим столом повесили фотографию Кулиджа - еще один признак дистанции между ними). Морроу установил тесные отношения с президентом Каллесом и заходил к нему случайно, как к старому другу. Они завтракали на ранчо Каллеса или вместе осматривали мексиканские плотины и ирригационные сооружения. Дружелюбная, доверительная манера Морроу контрастировала с поведением его предшественника Джеймса Р. Шеффилда, который относился к небелым покровительственно, занимал позицию сторонника вторжения в Мексику и старательно обслуживал интересы американских нефтяных компаний.

Морроу не только уважал мексиканскую культуру, но и любил непринужденную неформальность ее жителей. Они с Бетти проводили выходные в Casa Mafiaña, вилле в полутропическом городе Куэрнавака. Из окон виллы открывался вид на два вулкана, и она была переполнена мексиканской керамикой и изделиями индейских ремесел. Морроу заказал Диего Ривере, мексиканскому художнику левого толка, роспись фресок во дворце Кортеса, в том числе одну с изображением революционера Сапаты. Чтобы улучшить американо-мексиканские отношения, он даже пригласил Уилла Роджерса на гастроли вместе с ним и Каллесом. Пока Роджерс был там, Морроу устроил банкет, сопровождавшийся мексиканскими песнями и танцами. В какой-то момент оживленный Морроу с улыбкой сказал Роджерсу: "Представьте себе, что вы идете на войну с таким народом!".

Иногда Морроу казался более популярным среди мексиканцев, чем в американской колонии. В конце 1927 года общественные дебаты о Мексике в США стали более острыми. Уильям Рэндольф Херст затаил обиду на президента Каллеса после того, как тот присвоил себе часть его огромного ранчо Бабикора. В ноябре того же года в газетах Херста появились сенсационные статьи, якобы свидетельствующие о заговоре мексиканцев против США. Некоторые наблюдатели полагали, что Херст не только выражает недовольство Каллесом, но и намеренно подстраивает неприятности Дуайту Морроу: изоляционист Херст всегда недолюбливал англофильский дом Морганов. 9 декабря 1927 года в двадцати шести газетах Херста были опубликованы документы, в которых якобы описывался мексиканский заговор с целью подкупа четырех американских сенаторов на сумму более 1 млн. долларов. Впоследствии эти документы были разоблачены как подделка, но тем не менее они испортили отношения с Мексикой.

Перед отъездом в Мексику Морроу пригласил Чарльза Линдберга в свою квартиру на Восточной Шестьдесят шестой улице. По предложению Уолтера Липпманна Морроу предложил молодому авиатору в качестве жеста доброй воли отправиться в Мексику на самолете Spirit of St. Louis. Линдбергу эта идея понравилась. Он уже летал в Париж весенним днем и, прежде чем подарить свой самолет музею, хотел доказать практичность ночных и зимних полетов. Чтобы усилить политический посыл, Линдберг предложил совершить перелет между Вашингтоном и Мехико.

И вот 14 декабря 1927 года Линдберг с винтовкой, мачете и тропическими медикаментами на борту взлетел в грозовое ночное небо. Это было через несколько дней после "разоблачения" Херста и в опасный момент американо-мексиканских отношений. Когда на следующее утро взошло солнце, Линдберг плыл по безоблачному мексиканскому утру, но не мог понять, где он находится. Он опустился достаточно низко, чтобы прочитать названия гостиницы и железнодорожных станций, и на короткое время решил, что все мексиканские города называются Кабальерос, поскольку постоянно видел этот знак на станциях. Затем он заметил указатель на Толуку, город, расположенный примерно в пятидесяти милях от Мехико.

Взяв с собой бутерброды для пикника и лимонад, Морроу и президент Каллес ждали Линдберга на знойной жаре в аэропорту Вальбуэна, где была установлена специальная трибуна для высокопоставленных лиц. Морроу нервно расхаживал взад-вперед. Когда Линдберг приземлился - с шестичасовым опозданием - толпа мексиканцев, численность которой