— Да, простая задачка, — соглашаюсь я.

— Только, если позволишь, повторюсь: не могу понять, почему ты еще здесь сидишь!? — Она снова повысила голос. — Ты же такая мученица!

— Знаешь… — начинаю я тихо.

— Нет, не знаю, не понимаю, не осознаю всего этого! Почему ты не выехала с матерью, почему никто из этой ядовитой, лживой семейки не помог тебе, почему ты тут сидишь и чего-то ждешь?..

— Потому что не получилось, — резко прерываю я поток ее слов. — Потому что Ахмед вначале не захотел отпустить меня, а потом решил, что я могу поступать как хочу, но заявил, что дети останутся с ним. Ты себе это представляешь? Маленькой Дарье всего шесть месяцев… — У меня сбилось дыхание, и я уже не могу ничего из себя выдавить.

— Нужно ли напоминать, что я говорила, предостерегая тебя?!

— Да, — выдавила я из себя и разразилась слезами.

— Мы уже ничем не сможем тебе помочь, — твердо сказала Бася. — Это слишком большой риск. Ты по уши в дерьме, и мы не дадим себя втянуть в это дело. Мне жаль, Дорота, но мы не будем с тобой тонуть.

Повисло молчание. Я замерла от ужаса, как будто услышала приговор, и поняла, что мне, в принципе, осталось только положить трубку.

— Могу, правда, позвонить Петру… — после паузы говорит Бася. — Надеюсь, ты помнишь нашего любезного консула? На твое счастье, он еще работает тут, он добрый парень и с твердым характером.

— Да? — тихо вздохнула я, вытирая нос дрожащими от волнения пальцами.

— Через полчаса на углу вашей узкой улочки будет стоять машина, не такси, частное авто, белый «ниссан». Ни о чем не спрашивай водителя, не называй никаких имен и фамилий, не говори даже, куда нужно ехать. Он будет знать. Сейчас только посольство может тебе помочь, и только наш МИД может что-либо придумать, чтобы тебя оттуда вырвать. Ты в такой ситуации, что они должны оказать тебе помощь. Это уже не обычные семейные дрязги.

— Но у меня нет паспортов и даже свидетельства о рождении Дарьи…

— Дерьмо! — кричит Бася в ярости. — Ты ничего с собой не берешь, глупая коза! Никаких сумок, никаких чемоданов! Выходишь в чем стоишь, даже без памперса в кармане и jalla.

— Да, — эхом отвечаю я, и внутри у меня все сжимается.

— И не звони мне больше. Если кто-то захочет взглянуть на документы, то они у меня и так просраны. — С этими словами, не прощаясь, она заканчивает наш разговор.

Я вскочила, положила Дарью на кровать и поручила Марысе упаковать самое необходимое в школьный рюкзачок, а сама бросилась к шкафу искать самую маленькую сумку. Ведь должна же я взять с собой хотя бы пару трусов. Через пятнадцать минут я была готова. Стоя в дверях спальни, окинула ее взглядом.

В этот момент внизу хлопнула входная дверь и раздались громкие мужские голоса. У меня по спине побежали мурашки. Я в ужасе осмотрелась вокруг, ища другую дорогу к спасению, но беспомощно замерла с Дарьей на руках. Марысю я отодвинула себе за спину. От волнения я не могла ступить и шагу.

— Не понимаю, зачем мы вообще сюда пришли, — донесся незнакомый мужской голос. — Что ты себе воображаешь? Что можешь подкупить должностное лицо? — заорал кто-то, потом послышался удар. — Говорю тебе: по машинам и на работу. И так не выкрутишься, браток. — Снова удар и сдавленный стон Ахмеда.

Я приложила палец к губам и показала Марысе: ни гу-гу. С ужасом поправила соску Дарьи и, повернувшись, на цыпочках вышла в спальню.

Не знаю, как такое могло произойти, может, от страха я слишком сильно сдавила малышку, а может, это мое учащенно бьющееся сердце ее разбудило, но она вдруг открыла глаза, скривила рожицу и издала тихий писк, который уже в следующее мгновение превратился в вой, похожий на сирену. Я вбежала в комнату, закрыла дверь на ключ и забаррикадировала ее тяжелым комодом. Откуда взялись только силы, чтобы ее передвинуть, не знаю, но сделала я это в сумасшедшем темпе. Затем метнулась в самый дальний угол спальни, потащив за собой пораженную Марысю. Мы садимся на пол и, словно цыплята, прижимаемся друг к другу, но Дарья не прекращает своего концерта. Слышу шаги на лестнице и от ужаса хватаюсь руками за голову. Кто-то дергает дверную ручку, позже колотит в тяжелую деревянную дверь, которая, надеюсь, выдержит. Мощный удар ногой срывает замок, и я уже знаю, что ничто меня не спасет. Сорванная с петель дверь падает и переворачивает тяжелый шкаф. Столько сил может быть только у фурии! Не хочу его видеть и от ужаса закрываю глаза. Девочки уже голосят вместе.

— А-а-а, вот где ты прячешь своих розочек, ублюдок. — Какой-то огромный подонок оборачивается к шатающемуся у входа Ахмеду и отвешивает ему страшную оплеуху. — Ну, показывай, что тут у тебя.

Два прыжка — и вот он уже около нас, тянет меня за волосы, вырывая их клоками.

— Какую блондинку себе отхватил! — отвратительно смеется он, скаля при этом неровные пожелтевшие зубы.

Схватив меня за волосы и за юбку, бросает на большое супружеское ложе, а Марысю швыряет к лежащей на полу Дарье. Еще раз оценивает меня взглядом, сжимает потрескавшиеся губы, а потом медленно поворачивается к покорному Ахмеду.

— Ну, — говорит он наконец, как бы преодолевая сопротивление. — Может, еще договоримся, приятель.

Он отпустил мои волосы, а я бросилась к заплаканным доченькам. Мужчины вышли из комнаты, оставляя нас в слезах, а мой муж не делает ни единого шага в нашу сторону. Слышу шепот в коридоре, а потом противный горловой смех бандита. Еще один голос, полный веселья, присоединяется к остальным.

Через минуту дело набирает обороты, на лестнице слышен топот тяжелых ног, какие-то разговоры, повсюду распространяется вонь дешевых папирос, а я сижу на полу, застыв, как статуя, словно я только свидетель происходящих событий. Ахмед вбегает в спальню, не глядя на меня, вырывает у меня кричащих детей, берет их, как котят, под мышку и, не оборачиваясь, выходит. В комнату с откупоренной бутылкой виски в руке входит главарь, и я уже понимаю, на чем строилось их соглашение. Мой любимый муж без зазрения совести обменял меня на свою гребаную правоверную шкуру.

В меру своих возможностей стараюсь сопротивляться, но противный бандюган несравнимо сильнее меня. Я не продержалась и минуты и тут же почувствовала его большой палец у себя внутри.

— О, какая тепленькая цыпочка, — дышит он мне в ухо, от вони из его рта у меня спирает дыхание.

— О, если бы у меня дома была такая, то я бы нигде по ночам не таскался и плевал бы на тех, которые на меня вешаются, как груши.

— Ублюдок! Гребаное дерьмо! — выкрикиваю я оскорбления, едва переводя дух под тяжестью огромного тела, придавившего меня.

— Твоя правда, — смеется насильник, срывая при этом с меня трусы. — Святая правда, идиот твой муж.

С этими словами он входит в меня одним сильным толчком, а я почти теряю сознание от боли в паху, обжегшей внезапной волной низ живота. Мужчина продолжает и без отдыха изливается в меня многократно. Я истекаю спермой и кровью, а мои заплаканные глаза постепенно затягивает пелена. Как бы издали, из другого измерения, долетает до меня мой собственный стон. Закончив, главарь вынимает член с громким шлепком и, довольный собой, в один глоток опорожняет полбутылки водки.