— Что ты такое говоришь?! — Я не верю собственным ушам.

— Гребаная прогнившая Америка! Ха! — Он резко вздымает руки и выбегает из комнаты, а через минуту и из дома.

Без слов, в полном шоке мы с матерью смотрим друг на друга. Садимся и в задумчивости обращаем взгляд на экран. Я не понимаю неожиданной и удивительной радости человека, с которым прожила столько лет. Минуту назад любимый муж, чуткий и терпеливый отец — и вдруг столь разительная перемена.

Я его вообще не знаю. Он все время должен был притворяться, играть, потому что такие взгляды не формируются в одну минуту. Как же можно так жить, как можно быть настолько лживым человеком?

В голове у меня все перевернулось.

— Включи телевизор! — Малика тянется к пульту. — Двадцать четвертый канал, давай уже!

— Но ведь он и так все время включен, ты что? — отвечаю я, возмущенная ее бесцеремонностью. — Двадцать четвертый — это Аль-Джазира, что там можно смотреть? — удивляюсь я, но все же дотягиваюсь до пульта трясущимися руками.

— Что-нибудь более плохое, чем показывают CNN или BBC, — цедит она. — Смотри, что твой придурковатый муж вытворяет! Звезда сезона!

Сижу в кресле как пришитая и не могу поверить в то, что вижу.

— Ну, что ты там?! Сделай что-нибудь! — выкрикивает Малика, в голосе которой чувствуется паника. — Знаешь, чем это закончится? Все будем сидеть — или в пески. Я лично предпочитаю второе.

— Почему все? — шепчу я.

— Круговая порука, ты разве не знаешь об этом? И конечно, не иметь ничего общего с домом или, вернее, каменным домом около Зеленой площади, который смели с лица земли, а к его руинам даже через полгода никто не приближается. А было что поискать! Всякая мебель, украшения, одежда…

— Помню, что ты ничего не хотела рассказывать о том, что случилось. Отделалась от меня, как, впрочем, не раз уже было.

— А сейчас тебе растолковываю. Один генерал осмелился кого-то раскритиковать в пику официальному постановлению. Приехали ночью, выволокли всех на улицу, а бульдозер уничтожил остальное. Слишком умный политик пошел в жопу, и слух о нем сгинул, а семье не разрешили ничего взять и выбросили на мостовую. Жена и самая старшая дочь попали, наверное, в тюрьму, дети — в детский дом, а его мать умерла перед домом.

— И какое отношение это имеет к нам? — задаю я глупый вопрос, наблюдая на экране за собственным мужем, который с безумным лицом, искаженным в злобной гримасе, сжигает американский флаг и выкрикивает вместе с толпой оскорбления в адрес несчастных жертв теракта.

— Глава нашего государства в числе первых отправил соболезнования. Скорбит с американским народом и отрекается от всего международного терроризма. Предложил также помощь в искоренении фундаментализма; в частности, у нас, в Ливии, этой проблемы нет. А знаешь почему? Потому что она задушена в зародыше.

— Да, вы сумели достаточно успешно решить все проблемы. Сказала бы, окончательно.

— Так, может быть, ты решила бы и свои? Что за дебил… — Малика стонет в трубку.

— Не берет трубку, — глухо говорит она. — Представь себе нас: меня, девочек, маму, которые бродят по полям, в то время как солдаты или полиция разоряют наш дом.

— Думаю, что он просто не хочет говорить со мной. — Расстроенная Малика тяжело вздыхает.

— Там такой шум, что, даже если бы он держал трубку возле уха, шансов что-либо услышать нет, — трезво заметила я.

— Да, да… Значит, я завтра, в лучшем случае через пару дней, вылетаю с работы.

— Может, ты сгущаешь краски? И все закончится не так уж плохо… — Я стараюсь ее успокоить, а сама не в состоянии оторвать взгляда от безумства на экране.

— Женщина! — снова кричит сестра мужа. — Я тебе еще оптимистический вариант озвучиваю!

Не знаю, как Малика это утрясла, но на следующий день ничего не случилось. Через неделю тоже было тихо. Ахмед ходит хмурый и смотрит на всех исподлобья. Исчезает на весь день, часто и на ночь тоже. Временами меня будит какой-то шепот, стук двери или звук работающего мотора. Не имею понятия, с кем он общается, да и нет никакой охоты выяснять это. Однажды, подстегиваемая любопытством, я выглянула из окна и заметила каких-то мужчин в темных длинных галабиях и платках, намотанных на головах.

Этого мне хватило.

— Малика, что ты делаешь? — звоню я к самому главному члену семьи. — Ты что-то придумала? — спрашиваю я, полная надежды.

— Я? Я?! Я хожу как по льду и не знаю, когда провалюсь и вываляюсь во всем этом дерьме! — выкрикивает она.

— Под твоим льдом есть дерьмо? — смеюсь я.

— А ты в нем сидишь по шею! — заявляет она мне. — Чтобы баба не смогла парня дома удержать… Ты должна над ним иметь власть, укротить его!

— Ты шутишь? — не выдерживаю я и тоже повышаю голос: — Я здесь только убираю, мое мнение вообще никто не учитывает. Я подчиняюсь воле господина и владыки и уже почти сошла с ума от всего этого. Я — никто. Это ты фигура! Госпожа дипломат, из министерства. Так ты что-нибудь сделай, к черту жалость!!! — взрываюсь я напоследок.

— Выезжаю плацкартой, на самом плохом, нижнем и боковом, месте, это единственный билет, который можно было купить с рук. Это еще могу себе позволить. Так быстро, как это только возможно, пока никто меня не связал с Ахмедом и не донес.

— Ты нас бросаешь? — спрашиваю я, ибо эта новость добила меня.

— Нужно спасать собственную задницу, sorry, блондинка, но из жопы или мертвая я никому не помогу.

— Бросаешь мать, сестру… Я не говорю о себе, но о твоих ближайших родственниках.

— Подъедут… Как только я устроюсь… А ты должна помочь себе сама, ты должна вытянуть его из этой компании. Хорошо, однако, что вы живете в деревне, по крайней мере, он не маячит у людей перед глазами каждый день. В городе у него была бы уже слава. Люди бы останавливали его на улице, говоря: «А-а-а… Это тот знаменитый идиот, который на глазах у миллионов зрителей сжег американский флаг, издевался над трагически погибшими людьми и связан с самым главным преступником на свете… Как вы его назвали?.. А-а-а… братом Бен Ладена».

— Хороший повод для шуток. — Слезы наворачиваются мне на глаза.

— Мне не до смеха, поверь… — Малика повышает голос. — Может, удастся вас тоже вытянуть. На самом деле еду в наиболее дерьмовое место на земле, но там есть вакансия администратора. Никаких денег, нулевая позиция, но можно потихоньку перейти в бюро.

— Боже, Малика, так я уже пакуюсь! — выкрикиваю я счастливо и вздыхаю с облегчением.

— Все прекрасно, если бы только этот кретин, мой брат, захотел поехать. Одно выступление по телевизору может сказаться на каждом, но он познакомился с «фантастическими» людьми, — слышу сарказм в ее голосе, — и общается с ними. У меня еще есть связи, и мне сказали, что если он не прекратит, то разделит их неинтересную и конкретную судьбу. Сделай что-нибудь, Дот, а то вскоре будет горячо, — говорит она очень серьезно.